– Это для меня слишком сложно, прости, – признал я, попытавшись осмыслить концепцию. – Я не очень умный, ты знаешь.

– Тот, кто умер, никогда не знает об этом.

– Ну ещё бы, его ведь нет. А значит, и знать некому. Но ведь тот, кто не умер, знает это про себя точно! А значит, если есть кому задаться вопросом «Жив ли я?», то это уже готовый положительный ответ. Когито эрго сум и всё такое.

– Смерть – лишь точка на оси времени, за которой тебя нет для Наблюдателя. Момент решения, что коробку пора открыть. В этот момент суперпозиция коллапсирует, хотя Шрёдингер ещё не знает, идти за кормом или за лопатой.

– Нетта, мне стыдно… Вру, не стыдно. Но я чем дальше, тем меньше понимаю.

Второй стакан подходит к концу. Глоток другой, и всё. Останется один. Это небольшие стаканы, со льдом туда входит сто граммов. Но если класть меньше льда… Нет, это неспортивно.

– Для внешнего наблюдателя время кота линейно. Поэтому он может констатировать его смерть.

– Это я понимаю! – обрадовался я.

– Но для кота это не так. Смерть – внешнее по отношению к нему событие.

– Этого я не понимаю, – я снова расстроился.

Тем более, что в стакане остался только подтаявший лёд. Ничего, впереди ещё один. И он последний. Да, чёрт побери, последний! Впрочем, льда стало меньше, а значит, последний стакан чуть полнее предыдущего. Следующий был бы ещё полнее. Но его не будет. Не будет, я сказал!

– Время и похоже, и не похоже на дорогу.

– Звучит как загадка Безумного Шляпника: «Why is a raven like a writing desk?».

– Если ты проезжаешь на машине через город, то для тебя он начался, какое то время был, потом закончился. Этим время похоже на дорогу – так человек рядом с тобой родился, жил и умер. Но то, что ты проехал через город, не значит, что его не стало.

– Но в город я могу вернуться!

– А вот этим время не похоже на дорогу. Будучи наблюдателем, мы едем по ней всегда в одну сторону. Но будучи наблюдаемым, не едем вообще. Кстати, ответ на загадку Шляпника – crowquill. Писчее – и одновременно воронье перо. Инструмент фиксации наблюдения наблюдателя, орудие массового разрушения суперпозиций.

– Нетта, но, если смерти нет, то чего ты боишься?

– Что ты для меня или я для тебя станем Наблюдателем. Я хочу остаться с тобой в коробке.

Третий стакан всегда хочет быть не последним. В этом его – и моя – проблема. Однажды это случится.

Но ещё не сегодня.

Глава 25. Кэп

If I wasn’t real, I shouldn’t be able to cry.

Lewis Carroll. Through the looking glass

– Есё по стакансику, Кэп сама? Кампай!

– Сека, ты уже накампалась в жопу.

– Настаса, я бы обидерась, но мне сейсяс сриском хоросо. Поэтому я тебя сейсяс рюбрю. И Кэп сама рюбрю. Кампай!

– Кэп, да скажи ты ей! Плохо же будет.

– Отложи ей бутылку пива на опохмел и отстань. Имеет право.

– Натаса, ты знаес, сто он нас не рюбит? Он думает, что мёрвым рюбить нерьзя!

– Сека, ну что ты несёшь, дура ты пьяная? Тебе точно хватит.

– Нет, Натаса, не хватит! Кампай! Я тебя рюбрю! Ты хоросая зенсина. Некрасивая, но хоросая. Наверное, есри бы ты быра красивая, то стара прохая, как я. Красивые сясто зрые и нехоросые.

– Сека, прекрати.

– Красота – это групо. Это совсем совсем немного серовека, то, сто снарузи. Посему рюди смотрят снарузи? Посему Кэп не видит, какая ты хоросая внутри себя?

– Я вижу, – возразил я. – Натаха, не слушай её, она набралась.

– Так, – сказала Сэкиль и встала с кровати, – я в дус.