Она, качаясь и держась за стенку, отправилась в душ. Через полчаса и пару бокалов мы с Натахой про неё вспомнили, нашли голой и спящей в обнимку с унитазом, отнесли в кровать.

***

Среди ночи я вдруг проснулся. Спьяну это со мной случается. И я вспомнил, что со мной это случается, и именно спьяну. И вспомнил, что мне снился сон. Мне снился сон!

В этом сне я был с мужчиной и женщиной. Они сидели на кровати, а я стоял перед ними, но моя голова была ниже их лиц. Я был ребёнком, это были мои родители.

Они говорили, что им снова надо уехать. И они не возьмут с собой меня. Я, кажется, плакал, а отец сурово хмурился и говорил, что мальчики не должны плакать. Но слёзы во сне текли сами. Мне было очень, невыносимо стыдно – ведь мальчики действительно не плачут, но слёзы всё текли и текли.

– Мы взяли тебя в прошлый раз, и чем всё кончилось? – выговаривала мне мать, и слёзы текли ещё сильнее.

– Если бы тебя с нами не было, этого бы не случилось! Ты стал Наблюдателем, ты открыл коробку!

Во сне я не помнил, что случилось в прошлый раз, не знал, что за коробку открыл, но чувство вины придавило меня к полу и размазало по нему. Наверное, в этой коробке было что то ужасное, поэтому родители теперь уезжают навсегда и не берут меня с собой. Потому что я плохой сын, и зачем такой нужен.

Отец смотрел на мои слёзы и качал головой, отчего они, казалось, превращались в кислоту и жгли мои щёки. Хорошие мальчики не плачут. У родителей и так полно проблем, не хватало им ещё противных плакс. Никто не любит плакс. Никто и никогда.

Тогда я ударил себя кулаком в живот, мне стало больно, но я перестал плакать. Потому что боль – это ерунда, я смеюсь над болью. И я сказал: «Ха ха ха! Я не плачу! Мне вовсе не больно и не обидно! Но раз я плохой мальчик, то буду поступать плохо! Вы можете сколько угодно не брать меня с собой, но я пойду за вами сам! И найду вас, куда бы вы ни уехали!»

Но они смеялись надо мной. Говорили друг другу: «Дорогой, посмотри, какой он забавный! Такой упрямец!» – «Да, дорогая, и в кого только пошёл?»

– Глупенький! – сказала мне мама. – Ты ничего не понимаешь!

– Если ты пойдёшь за нами, я тебя накажу! – заявил отец.

Но мне было всё равно, и я так и сказал: «Мне всё равно, что вы говорите. Вы уедете, вас не будет, я сделаю, как захочу».

– Глупый, упрямый мальчишка! – сказал отец. – Ты всегда всё портишь!

– Я знаю, – ответил я.

***

Утром Сэкиль просит, чтобы её добили из жалости, но получает от Натахи бутылку пива.

– Засем вы дали мне так написся? – жалуется она. – Я правда уснура в дусе?

– Ты уснула башкой в сральнике, – говорит безжалостная Натаха.

– Меня тосниро… Как мне прохо!

– Зато вчера тебе было хорошо, – напоминаю я.

– Я прохо помню весер. Но мне снирся сон! Впервые снирся сон!

– Какой?

– Мне снирась моя дось, Джиу. Она осень непосрусная, но я её рюбрю.

– А мне снилось, что мы с сыном едем на моём байке. Только не так, как раньше, а наоборот – я в коляске, он за рулём. Едем медленно и разговариваем. Он говорит, что соскучился. Я ему такая: «Ты же всегда так и норовил удрать от меня, засранец этакий!» – а он: «Когда даже удрать не от кого, совсем жить грустно».

Натаха отвернулась и шмыгнула носом. Сэкиль со стоном перекатилась на кровати и обняла её.

– Не грусти, Натаса, зато мы видели сны! А ты, Кэп сама? Видер сон?

– Видел, – признался я.