Чуть рыжеватая, немного веснушчатая, с простым круглым лицом. Небольшие серые глаза. Узкие, не знавшие ни помады, ни наноскина губы чуть загнуты уголками вниз.
Фигля приоткрыла левый глаз, глянула – не издеваюсь ли? Но я был серьёзен.
– Как мы такую красу в домовину уложим, а от глаз скроем? Померкнет солнце наше, небо погаснет, незачем будет дальше жить!
Девушка чуть заметно поджала губы и насупила брови. Чует подвох. Она хоть и мертвая, да не дура.
– Как же мы теперь, без звёздочки нашей? Всякий её знал, всякий любил, каждый только о ней и дышал… Пойдем безутешны за гробом, слезами путь поливая, плача и стеная! «Где ты где, голубица сизокрылая! На кого нас покинула! Не целовать нам твои уста сахарные! Не припадать к твоим ногам стройным! Не мацать твои сиськи круглые!..»
– Зорно туганить угланства ради, – обиделась Фигля. – Не чтительно тризне.
Помолчала и добавила грустно.
– Не басенька я, непородна, любови не ведала, сердцем пуста была.
– Так может, и не помирать вот так, насухую? Девка ты молодая, справная, найдёшь ещё себе счастье.
– Не понимаешь, – отбросила свой говор Фигля, – думаешь, я дуркую. Вообразила всякое. Умом двинулась.
Она села на кровати, перестав изображать покойницу.
– Ты мне добра хочешь, Аспид, я знаю. Ты всем добра хочешь, хоть и не от большого ума. Да только я и правда померла. Тому не обязательно, чтобы сердце не билось. Умереть можно и тут.
Она постучала пальцем с обгрызенным ногтем по виску.
– Вот я там и померла. Керста ждёт.
– Подождёт, – сказал я спокойно. – Ей спешить некуда. Расскажи лучше, что случилось с тобой.
Разговорить Фиглю удалось впервые, и я чувствовал себя сапёром на минном поле – не ткнуться случайно не туда, не разрушить момент.
– Говорю же – померла.
– Мертвей видали. Мне бы конкретнее – обстоятельства смерти, орудие убийства, кто, когда, почему, за что…
– Не смогу объяснить. Рада бы – да не умею.
– Ты не объясняй. Просто скажи, как было.
– А нечего говорить. Велела мне азовка приглядеть за… Неважно, за кем. Я следила следила, да вдруг раз – и померла. Я к азовке бегом, а её нету и шибайка её исчезла, как не было. Вот тут я и поняла – кончилось всё. И не жила, службу служила, и померла – покою нет.
– Грустная история.
– Не грустней твоей, Аспид.
– Не будем бедами мериться, Фигля. Что же мне делать с тобой?
– Ничего не делай. Просто приходи иногда надо мной посидеть. Доброе слово и покойнице приятно.
Она опять улеглась на спину и сложила руки на груди.
– Что то происходит, Фигля, – сказал я, вставая. – Говно какое то.
– Нет, Аспид, – ответила она равнодушно. – Всё давно произошло. Но ты приходи, пока есть к кому.
Я поцеловал мертвую девушку – как положено, в лобик, – и вышел.
***
Остался последний визит на сегодня. Всегда откладываю, потом нервы ни к черту.
– Привет, Борис.
– Нахер пошел, тварь!
– Как всегда любезен, значит, всё в порядке.
– Мерзость! Ненавижу!
– Я тоже рад тебя видеть.
Лицо мальчика превращается в маску смерти, наноскины заливают худой торс анимированными сценами зверских убийств и кровавых расчленений меня. Удивительная точность управления. Это, говорят, большое искусство – не просто последовательность готовых картинок воспроизвести, а создать на лету сюжетную анимацию. Талантливый ребёнок.
– Проваливай!
– Чуть позже.
Ему лет двенадцать тринадцать. |