|
Мистер Пэн потянулся и посмотрел на меня. – Доброе утро, Хилари, – сказала я, и он замурлыкал. Какой я хочу предстать перед своей жизнью? Разумной, очаровательной, вожделенной, элегантной женщиной с отменным чувством юмора и вкусом. Хочу, чтобы моя Жизнь знал, что я в полной мере обладаю этими качествами и у меня все великолепно. Я тщательно изучила свои наряды на окне. Раздвинула их во всю длину карниза. Оценила достоинства разных туфель на подоконнике. Затем выглянула в окно – понять, какая нынче погода. Нет, все это не подходит, придется лезть в гардероб. Я изогнулась и открыла дверцу, но не во всю ширь, потому что она уперлась в кровать. Не важно, я и так вижу вполне достаточно. Лампочка в гардеробе перегорела год назад, так что я дотянулась до фонарика на полочке и посветила себе. Выбрала брючный костюм. Плотно облегающий. Длинный черный пиджак, накладные плечи – привет вам, восьмидесятые. Черная блузка без воротника. Черные туфли – каблук восемь с половиной сантиметров. О чем это говорит? Мне – о Дженнифер Энистон на обложке журнала «Грация», а Жизни, надеюсь, скажет – будь проще, расслабься, видишь, приличный человек в приличном костюме. Полагаю, некоторым такой наряд говорит, что кто-то умер и я иду на похороны, но хотелось верить, что Жизнь не станет думать о смерти. Когда я уходила, Мистер Пэн сидел в туфле с открытым носком и на высокой плат-форме, пристально вглядываясь в Джина Келли в матроске из «Увольнения в город». Я по-обещала в ближайшие дни вывести его на прогулку. Войдя в лифт, я услышала, как у соседки хлопнула входная дверь. Нажала кнопку, но поздно. Она успела просунуть кроссовку в закрывающиеся двери, и я попалась. – Чуть не уехал. – Она улыбнулась. Двери разошлись, и обнаружилась детская коляска. На плече у соседки висел туго на-битый рюкзак. Все они втиснулись в кабину, и меня едва не вынесло обратно на площадку. – Честное слово, у нас каждый день на сборы уходит все больше времени. – Она утер-ла вспотевший лоб. Я неловко улыбнулась, удивляясь, что она со мной заговорила, – мы ни разу не разго-варивали – и уставилась на панель, где загорались номера этажей. – Он вам не мешал ночью? Я посмотрела в коляску. – Нет. Она очень удивилась. – Я полночи не спала, так он надрывался. Думала, весь дом перебудит, и все ждала, ко-гда соседи примутся мне в дверь колотить. Бедняжка, у него зубки режутся и щечки прямо горят от диатеза. Я опять заглянула в коляску. Ничего не сказала. Она зевнула. – Ну, хоть погода этим летом славная, а то хуже нет, чем сидеть с младенцем взаперти. – Да-а, – подтвердила я, и двери наконец открылись. – Всего вам доброго. – Я поско-рей вышла, пока она не успела сказать что-нибудь еще. Наверное, можно было и пешком дойти до места, но я взяла такси, поскольку в метро в это время шустрого бродяги не будет, а полагаться на Себастиана после вчерашнего путе-шествия по горам неразумно. Кроме того, я плохо знала тот район и боялась заблудиться. Не хватало еще прийти на встречу со своей жизнью с мокрыми подмышками и натертыми но-гами. Кошмарное офисное здание было видно за целую милю: высоченная бетонная коробка бурого цвета на сваях, со стальными рамами, явно построенная в шестидесятых годах, когда вошли в моду такие конструкции в стиле «лего». В воскресенье в здании было безлюдно, и на парковке стояла всего одна машина со спущенным колесом. Просто не смогла уехать. Будка охранника пустовала, шлагбаум был поднят. Всем плевать, пусть бы это сооружение оторвалось от земли и улетело на другую планету, никто не расстроится, такое оно уродливое и заброшенное. Внутри пахло сыростью и ванильным освежителем воздуха. Почти весь маленький вестибюль занимала стойка администратора, настолько высокая, что из-за нее виднелась лишь чья-то макушка – с пышными, зачесанными назад волосами, обильно политыми спреем. |
