Он умеет сплачивать людей.
– Мне не надо. Не люблю омаров. – Бабушка отстранила тарелку еще до того, как ее успели перед ней поставить.
Мама слегка растерялась, потом вспомнила, почему мы все здесь собрались, и посмот-рела на отца. Отец по-прежнему читал газету, не ведая, что омары уже ждут его. Тогда она села за стол и взволнованно заявила:
– О'кей, я скажу. Как вы все знаете, в июле у нас годовщина свадьбы – тридцать пять лет. – Она обвела нас взглядом, в котором читалось «как же быстро летит время». – И мы решили отпраздновать это событие, – глаза ее сияли, – обновив наши брачные обеты!
От волнения голос ее сорвался, и последние слова она выкрикнула на пронзительно-истерической ноте. Даже отец опустил газету, чтобы посмотреть на нее, затем обнаружил омаров, отложил газету и принялся за еду.
– Ого, – сказала я.
За последние два года многие мои друзья переженились. Похоже, это заразное повет-рие – стоит одному вступить в брак, как все остальные немедленно объявляют о помолвке и вот, глядишь, уже чинно движутся к алтарю, как спесивые павы. Я видела разумных, совре-менных женщин, превратившихся в абсолютных психопаток, жаждущих неукоснительного соблюдения ритуала и традиций – то есть как раз того, против чего они яростно боролись всю свою сознательную жизнь. Я и сама в дурацких неудобных платьях принимала участие в этих ритуалах, но то другое дело. А здесь речь идет о моей матери, так что все будет неиз-меримо, катастрофически ужаснее.
– Филипп, милый, папа хочет, чтобы ты был шафером.
Филипп порозовел и стал как будто выше. Он молча кивнул – такая честь, что бедняга лишился дара речи.
– Райли, дорогой мой, ты готов проводить меня к алтарю?
Райли разулыбался.
– Всю жизнь мечтал тебя куда-нибудь спровадить.
Все засмеялись, включая и бабушку, которую радуют шуточки в адрес моей матери. Я нервно сглотнула, зная, что будет дальше. Мама оборотилась ко мне, но все, что я видела, была ее огромная улыбка во весь рот, которая вытеснила с лица глаза и нос и оставила толь-ко губы, проговорившие кошмарные слова:
– Солнышко, будешь подружкой невесты? И может быть, ты опять так уложишь воло-сы, тебе это очень идет.
– Она простудится, – сказала бабушка.
– Вчера она не простудилась.
– Но риск есть. Тебя это не смущает?
– Мы закажем ей носовые платочки из той же ткани, что и платье, просто на всякий случай.
– Не стоит, если это будет из такой же ткани, как твое первое свадебное платье.
Ну все, конец моей жизни.
Я посмотрела на часы.
– Как жалко, что ты так рано уходишь, нам нужно еще столько всего обсудить. Может быть, приедешь завтра, и мы подробно все обговорим? – оживленно, но безо всякой надеж-ды спросила мама.
Вот так дилемма. Жизнь или семья. Одно хуже другого.
– Я не смогу, – ответила я, и воцарилось глубокое молчание. Силчестеры не отказыва-ются от приглашения, это расценивается как грубость. Ты вынуждена бесконечно мотаться по вечеринкам и званым обедам, из кожи вон лезть, чтобы не пропустить ни единого при-глашения, чуть ли не двойников себе нанимать, составлять сложные схемы и маршруты, да-бы выполнить все обещания, которые дала ты сама или кто-то за тебя без твоего ведома.
– Но почему, дорогая? – Мама пыталась изобразить озабоченность, а в глазах ее я про-чла «ты меня подводишь».
– Возможно, я смогу ненадолго заехать, но в двенадцать у меня встреча, и я не знаю, сколько она продлится.
– А с кем встреча? – поинтересовалась мама.
Ладно, рано или поздно все равно придется им сказать.
– Да с моей жизнью.
Я сказала об этом как о чем-то обыденном, надеясь, что они не уловят суть. И ждала, что они примутся задавать вопросы, мысленно подыскивая объяснения, что это вроде как присяжным тебя выбирают, по случайности, и что беспокоиться им не о чем, в моей жизни все прекрасно, просто замечательно. |