— Лучше, сэр?

— Чертовски поганое дело. Никогда не знаешь, когда прихватит. — Гуд с облегчением сел.

— Может, чашку хорошего крепкого чаю, сэр? Я велю куки, чтоб заварил.

— Да какая от него польза, Нэбби? — (Уже лучше). — Я всю чертовщину уже перепробовал.

— Отлично подействует, сэр. Мне всегда помогает.

Гуд взглянул на наручные часы.

— Знаете, времени у нас не много. До Саван-Ленья к вам хочу заглянуть.

— Все в порядке, сэр. По-моему, у него чайник кипит. — Нэбби Адамс двинулся к лестнице, и собака за ним.

— Я вон там вижу вашего повара, — сказал Гуд. — Зачем вам наверх?

— Ох. Я думал, он постели пошел убирать, сэр. — Нэбби Адамс двинулся к кухне, велел: — Приготовь те для туана безара.

— Сядьте, Нэбби, — сказал Гуд. — Почему у вас так дьявольски быстро бензин кончается? Перебрали пятьдесят четыре галлона, а месяц еще не кончился.

— У меня папки с бумагами наверху, сэр. Сейчас принесу.

— Да не важно. Потом посмотрю.

— Мне бы хотелось, чтоб вы сейчас взглянули. — Нэбби Адамс снова рванулся к лестнице.

— Что-то вы дьявольски суетитесь, а? У вас женщина там наверху, или что? — В этот момент из верхней комнаты донесся покаянный стон. Это был больной Флаэрти. Бог, должно быть, послал ему вкус горше горького.

— Это Флаэрти, сэр. У него лихорадка. Пойду только взгляну, не надо ли ему чего. — Нэбби Адамс решительно шагнул к лестнице. Собака ждала его, поставив лапы на вторую ступеньку, пристально глядя, с радостно болтавшимся языком. Нэбби Адамс едва об нее не споткнулся. — Разрази тебя бог, — сказал он.

— Так с животными не разговаривают, — заметил Гуд. — У меня у самого собака. Иди сюда, старина. — Собака его проигнорировала, следуя за хозяином с торопливым бряцанием бряк-бряк-бряк.

Наверху в своей комнате Нэбби трясущимися руками сковырнул пробку. Животворное пиво забулькало в горле. Он с отвращением швырнул пустую бутылку на койку. Потом снова спустился, чувствуя себя несколько лучше, однако в образовавшийся с утолением насущной потребности вакуум хлынуло более сильное, более острое беспокойство: долгий день, денег нет. Робин Гуд языком будет цыкать, проповедник чертов; вранье, увертки, тукай, ждущие своих денег в Саван-Ленья.

— Так вы папку с бумагами не принесли, Нэбби? — спросил Гуд.

— Нет, сэр. Думал, она наверху. Наверно, в конторе, сэр.

Прибыл чай, не слишком крепкий, но очень молочный; на бледной поверхности плавали чайные листья.

— Вы не будете? — спросил Гуд.

— Нет, сэр, спасибо, — отказался Нэбби Адамс. — Я позавтракал.

Гуд выпил чай чересчур быстро. По расчетам Нэбби Адамса капралу Алладад-хану следовало обеспечить, как минимум, еще пятнадцать минут.

— Еще чашечку, сэр? — предложил он.

— Я и эту пока не допил. Нет, пожалуй, больше не буду. Ваш бой готовит дьявольски поганый чай. Сколько вы ему платите?

— Сотню в месяц, то есть на четверых.

— Слишком. Вот когда я был в Пераке, платил за все про все восемьдесят, включая сад и мойку машины.

— В самом деле, сэр? Очень дешево, сэр.

— Ну, нечего тратить весь день на разговоры о плате за труд. — Гуд надел фуражку, медленно поднялся. — Господи Иисусе, — сказал он. — Живот болит дьявольски. Чай — мысль не очень хорошая, Адамс.