Изменить размер шрифта - +
В эти дни все как будто сговорились против него. Ни  от  кого
не  ждал  он  помощи;  иное  дело  Фрезенбург,  которого  он  в   сумятице
отступления давно не встречал. И вот именно от него он и  услышал  то,  во
что так долго не хотел верить, в чем решил разобраться потом, дома, и чего
боялся больше всего на свете.
   - Эсэсовцы! - презрительно ответил Фрезенбург. - Только за них мы еще и
сражаемся. За СС, за гестапо, за лжецов и спекулянтов, за фанатиков, убийц
и сумасшедших - чтобы они еще год продержались у власти. Только за это - и
больше ни за что! Война давно проиграна.
   Стемнело. Двери церкви закрыли, чтобы из них не падал свет.  В  зияющих
отверстиях  окон  показались  темные  фигуры,  завешивавшие  их  одеялами.
Затемняли также входы в подвалы и убежища.
   - Мы стали слепыми кротами, - сказал Фрезенбург, оглянувшись кругом.  -
И души у нас ослепли. Уму непостижимо, до чего мы докатились!
   Гребер вытащил из кармана начатую пачку сигарет и протянул Фрезенбургу.
Тот отказался.
   - Кури сам. Или оставь про запас. У меня хватит.
   Гребер покачал головой:
   - Возьми...
   Фрезенбург чуть улыбнулся и взял сигарету.
   - Когда едешь?
   - Не знаю. Приказ об отпуске еще не  подписан.  -  Гребер  затянулся  и
выдохнул дым. - Хорошо, когда есть сигареты. Иногда это  даже  лучше,  чем
друзья. Сигареты не сбивают с толку. Они молчаливые друзья.
   - Не знаю, - повторил он. - С некоторых пор я ничего  не  знаю.  Прежде
все было ясно, а теперь все смешалось. Хорошо бы заснуть  и  проснуться  в
совсем другие времена. Но это даром не дается. Чертовски  поздно  я  начал
думать. Хорошего в этом мало.
   Фрезенбург тыльной стороной ладони потер свой шрам.
   - Ничего, не огорчайся. За последние десять лет  нам  этой  пропагандой
так прожужжали уши,  что  трудно  было  расслышать  что-нибудь  другое.  А
особенно то, что не орет на площадях: голос сомнения и голос  совести.  Ты
знал Польмана?
   - Он был нашим учителем истории и закона божьего.
   - Когда будешь дома, зайди к нему. Может, он еще жив. Передай привет от
меня.
   - С чего бы это ему не быть живым? Он ведь не на фронте.
   - Нет.
   - Тогда он наверное жив. Ему лет шестьдесят пять, не больше.
   - Передай ему от меня привет.
   - Ладно.
   - Ну, мне пора. Будь здоров. Увидеться, пожалуй, больше не придется.
   - Нет, только после того, как я вернусь. Но это же недолго.  Всего  три
недели.
   - Да, в самом деле. Ну, будь здоров.
   - Будь здоров.
   Фрезенбург, топая по снегу, пошел в свою роту, стоявшую по соседству  в
разрушенном селе. Гребер смотрел ему вслед, пока тот не исчез в  сумерках.
Потом побрел  обратно.  Возле  церкви  он  увидел  темный  силуэт  собаки;
завешенная плащ-палаткой дверь открылась, пропустив полоску света. Скудный
свет показался ему теплым, можно было даже вообразить, что ты  на  родине,
если не знать, для чего его зажгли. Гребер подошел к псу. Тот отскочил,  и
Гребер увидел, что искалеченные статуи Марии и Христа стоят в снегу. Рядом
валялся сломанный велосипед.
Быстрый переход