|
Это он выделил их из всего курса, это он сколотил их троицу. А потом взял себе Саёко, женился, сделал ребенка, развелся. И сейчас предлагает жениться на Саёко ему, Дзюнпэю. Конечно, Дзюнпэй любил Саёко. Даже и спрашивать нечего. Сейчас идеальный шанс связать с ней свою жизнь. Пожалуй, она вряд ли откажется от такого предложения. Тоже очевидно. Но уж слишком все складывается хорошо, считал сам Дзюнпэй. Не задуматься об этом он не мог. Что подводит его к решению? Он по-прежнему сомневался. Так и не в силах решиться. И вот… землю залихорадило. Когда это произошло, Дзюнпэй был в Испании – собирал в Барселоне материалы для жур-нала некой авиакомпании. Вернувшись вечером в гостиницу, он включил телевизор и в новостях увидел кадры разрушенного города, клубы черного дыма над ним. Словно после бомбежки. Диктор говорил по-испански, и Дзюнпэй не сразу понял, что это за город. Судя по всему – Кобэ. На глаза попалось несколько знакомых пейзажей. В районе города Асия завалилась скоростная автострада. – Господин Дзюнпэй, вы, кажется, из пригорода Кобэ? – спросил работавший с ним фото-граф. – Да. Но домой он звонить не стал. Слишком уж долгим и глубоким оказался разрыв между ним и родителями, чтобы сохранились какие-то шансы на возобновление отношений. Дзюнпэй сел в самолет и вернулся в Токио – к своей обычной жизни. Телевизор не включал, газеты почти не открывал. Заходил разговор о землетрясении – замолкал. Для него все это было отголосками давно похороненного в душе прошлого. Окончив университет, он больше ни разу в свой город не возвращался. Однако возникавшие на экране пейзажи разрушений оголяли незажившую в глубине его сердца рану. Гигантское и смертоносное бедствие незаметно, но кардинально изме-нило весь стиль его жизни. Дзюнпэй чувствовал отчужденность, небывалую до сих пор. Во мне нет корней, думал он. Вот ни к чему и не тянет. Рано утром в тот день, когда они договорились пойти в зоопарк, позвонил Такацуки. Срочно понадобилось лететь на Окинаву. Ему устроили эксклюзивное интервью с губернатором этой префектуры. Тот наконец согласился уделить один час. – Извини, но сходите в зоопарк без меня, – сказал он Дзюнпэю. – Медведь не обидится, ес-ли я не приду. И Дзюнпэй пошел в зоопарк с Саёко и Сарой. Посадив Сару себе на шею, показал ей мед-ведей. – Это и есть Масакити? – спросила Сара, тыча пальчиком в большого, черного как смоль гималайского медведя. – Нет, не Масакити. Тот будет поменьше, и морда у него смышленей. А это – дебошир Тонкити. – Эй, Тонкити! – несколько раз крикнула Сара медведю. Но медведь ее не замечал. Сара посмотрела на Дзюнпэя и попросила: – Дзюн-тян, расскажи еще о Тонкити. – Вот беда. Если честно, интересных историй о Тонкити мало. Медведь он заурядный. В отличие от Масакити, деньги считать и говорить на человеческом языке не умеет. – Но хоть что-то хорошее в нем есть? – Есть-то есть, – сказал Дзюнпэй. – Ты права. В любом заурядном медведе есть хоть что-то хорошее. Да, кстати, забыл. Этот самый Тонтики… – Может, Тонкити? – нетерпеливо поправила Сара. – Извини… этот Тонкити умел мастерски ловить рыбу. Он прятался, стоя в реке за скалой, и ловил. А это могут делать только расторопные медведи. Тонкити особо умным назвать нельзя, но рыбы он ловил больше всех остальных медведей. Так много, что всю не переесть. Но по-человечески не говорил, поэтому пойти в город ее продавать тоже не мог. – Но тут же все просто, – удивилась Сара. – Он мог бы меняться с Масакити на мед. Ведь у Масакити его тоже столько, что не переешь. – Верно. Именно так. Тонкити подумал точно так же, как Сара. Они начали менять рыбу на мед и лучше узнали друг друга. Выяснилось, что Масакити совсем не задавака, а Тонкити совсем не дебошир. |
