Полуляхов «на голос» ударил топором в другой раз.

– Хряск раздался. Словно полено перерубил.

Полуляхов остановился. Ни звука. Кончено.

Вышел в среднюю комнату. Прислушался. У госпожи Арцимович в спальне тихо. Спят. Слышу только, как около меня что-то, словно часы стучит. Это у Казеева сердце колотится. «Стой, – шепчу, – тут. Караул». Пирожковой руку в темноте нащупал, холодная такая. – «Веди на кухню». Вхожу. А кухне светло, ровно днём. Луна в окна. Читать можно. Оглянулся: вижу постель, на подушке чёрное, голова кухаркина, к стене отвернувшись, спит и так-то храпит. Взмахнул, – и такая-то жалось схватила. «За что?» – думаю. Да уж так только, словно другой кто мои руки опустил. Грохнуло – и храпа больше нет. А луна-то светит так… Вижу, по подушке большое, большое чёрное пятно пошло… Повернулся и пошёл в горницы.

Полуляхов сбросил окровавленный армяк, вытер об него руки, зажёг свечку и без топора вошёл в спальню госпожи Арцимович.

– Надо было, чтобы она кассу отперла. Замок был с секретом.»

Далее последовал диалог, у автора он весьма продолжителен, а потому здесь мы приведём его в сокращении:

«Госпожа Арцимович приподнялась на подушке: «Да вы знаете, куда вы зашли? Вы знаете, кто такой мой муж?» Тут уж я от улыбки удержаться не мог. – «Сударыня, – говорю, – для нас все равны!» – «А где мой муж?» – спрашивает. «Сударыня, – говорю, – о супруге вашем не беспокойтесь. Ваш супруг лежит связанный и мы ему рот заткнули. Он не закричит. То же советую и вам. А то и вас свяжем.» – «Вы его убили!» – говорит. – «Никак нет, – говорю, – нам ваша жизнь не нужна, а нужно ваше достояние. Мы возьмём, что нам нужно, и уйдём. Вам никакого зла не сделаем». Её всю как лихорадка била, однако, посмотрела на меня, успокоилась, потому что я улыбался и смотрел на неё открыто. Она больше Казеева боялась. «Это, – спрашивает, – кто?» – «Это, – говорю, – Мой товарищ и его не извольте беспокоиться, и он вам ничего дурного не сделает». Барыня успокоилась.

(…)

Тут ребёнок их проснулся, так мальчик лет восьми или девяти. Вскочил в кроватке. «Мама, – говорит, – кто это?» – А она ему: «Не кричи, – говорит, – и не бойся, папу разбудишь. Это так нужно, это люди из суда». Я приказал Казееву стоять и караулить, а сам пошёл, кассу притащил. Около ея кровати поставил. «Открывайте!» – говорю. Она привстала на кровать, открывает, такая спокойная, со мною разговаривает. И мальчик, глядя на неё, совсем успокоился. «Мама! – говорит, – я яблочка хочу». – «Дайте ему, – говорит, – яблочка». – «Дай»! – говорю Казееву. Тут же на столике в уголке тарелка стояла с мармеладом и яблоками, так штук 6—7 было, Казеев мне подал. Я яблочко выбрал и мальчику подал: – «Кушайте!» И мармеладу ему дал.

(…)

Открыла госпожа Арцимович кассу: – «Вот, – говорит, – всё наше достояние».