Там, на сахалинской каторге с Полуляховым встретился известный российский писатель-публицист Влас Михайлович Дорошевич. В своём 2-томном труде «Сахалин. Каторга», изданном в 1903 году, Дорошевич уделил немалое внимание судьбе Полуляхова и воспроизвёл почти дословно рассказ последнего о событиях той ночи, когда была убита семья судьи Арцимовича. Приведём с некоторыми сокращениями интересующий нас текстовой фрагмент и посмотрим, что именно Дорошевич сообщает нам о личности Полуляхова:

«В дверях появился среднего роста молодой человек с каштановыми волосами, небольшой бородкой, с отпечатком врожденного изящества, даже под арестантским платьем, с коричневыми удивительно красивыми глазами. Я никогда не видывал более мягких, более добрых глаз.

– Вы… Полуляхов? – с невольным удивлением спросил я.

– Я – с! – отвечал он с поклоном.

Голос у него такой мягкий, приятный, бархатистый, добрый и кроткий. Такой же чарующий, как и глаза.

В его походке, мягкой, эластичной, есть что-то кошачье. Полуляхов принадлежит к числу «настоящий убийц», расовых, породистых, которых очень мало даже на Сахалине. Эти «настоящие убийцы» – это тигры среди зверей.

Мы много и подолгу беседовали потом с Полуляховым и я никак не мог отделаться от чувства невольного расположения, которое вселял во мне этот человек. (…) Голос Полуляхова льётся в душу, его глаза очаровывают вас, от него веет такой добротой. И нужно много времени, чтобы разобрать, что вместо чувства этот человек полон только сентиментальности.»

Вот в каких выражениях Полуляхов рассказал об убийстве дворника, согласившегося им помочь. Убивать этого человека изначально не планировалось, но… получился экспромт: «Да уж больно он противен был. Хохол он, выговор нечистый. Слова коверкает. „Хо“ да „хо“! Бахвалится. Лицо бледное, глаза мутные. Слюни текут. Водку пьёт, льёт, колбасу грязными руками рвёт. Так он мне стал мерзок. (…) Сидит это он передо мной. Смотрю на него: словно гадина какая-то! Запрокинул от так голову – я не выдержал. Цап его за горло. Прямо из-за одного омерзения задушил.»

Итак, задушил из омерзения, противен стал… Фактически Полуляхов признал, что поддался приступу гнева.

Что последовало далее? Злоумышленники около полуночи явились к дому Арцимовича, их встретила Пирожкова и впустила внутрь:

«Полуляхов пошёл впереди. За ним шёл Казеев, за Казеевым – Пирожкова.

– Слыхать было, как у Казеева сердце стучит. В коридоре тепло, а вноги холодом потянуло: дверь забыли закрыть. Леденеют ноги – да и всё. Квартира покойных господ Арцимовичей расположена так…

Полуляхов так и сказал «покойных» и нарисовал мне на бумаге план квартиры: он каждый уголок знал по рассказам Пирожковой. Из коридорчика они вышли в маленькую комнату, разделявшую спальню супругов: направо была спальня Арцимовича, в комнате налево спала жена с сыном.

Полуляхов знал, что Арцимович спит головой к окнам.

– Темно. Не видать ничего. В голове только и вертится: «не уронить бы чего!» Нащупал ногой кровать, размахнулся…

Первый удар пришёлся по подушке. Арцимович проснулся, сказал «кто» или «что»…

Полуляхов «на голос» ударил топором в другой раз.

– Хряск раздался. Словно полено перерубил.

Полуляхов остановился.