|
Неужели вот он, что в мятом галстуке и в стареньком пиджаке ходил в театр на галерку, слушал «Аппассионату», читал и перечитывал «Войну и мир», он, милый сердцу матери, люби-мый сестрами, Володя, стал основоположником государства, украсившим высшим орденом сво-им – орденом Ленина – грудь Ягоды, Ежова, Берии, Меркулова, Абакумова. Награждение Лидии Тимашук орденом Ленина состоялось в годовщину смерти Владимира Ильича – свидетельствовало ли оно, что ленинское дело иссякло или, наоборот, что дело его торжествует? Шли годы пятилеток, шли десятилетия, огромные события, полные раскаленной современ-ности, дымясь, застывали глыбами, схваченные цементом времени, обращались в историю Со-ветского государвства. …Века уж дорисуют, видно, Недорисованный портрет: Понимал ли поэт трагический смысл того, что написал о Ленине? Отмеченные биографами и воспоминателями черты его характера, казавшиеся основными, чаровавшие миллионы сердец и умов, оказались случайными для хода истории; история государства российского не отобрала эти человечные и человеческие черты характера Ленина, а отбросила их как ненужный хлам. Истории государства не понадобились ни ленинское слушание «Аппассионаты» с ладонью, приложенной к глазам, ни преклонение перед «Войной и миром», ни скромный ленинский демократизм, ни его сердечность и внимательность к малым сим, секретарям, шоферам, ни его разговоры с крестьянскими детьми, ни его милое отношение к домашним животным, ни его сердечная боль, когда Мартов из друга превратился во врага. А все, вынесенное за скобки, как временное, случайное, возникшее в силу особых обстоя-тельств подполья и ожесточения борьбы первых советских лет, оказалось непреходящим, опре-деляющим. Вот та самая черта ленинского характера, не отмеченная воспоминателями, которая опре-делила указание произвести обыск у умирающего Плеханова, те черты, которые определили полную нетерпимость к политической демократии, они-то и развились. Заводчик, купец, вышедший из мужиков, живя в своем особняке, путешествуя на собственной яхте, сохраняет черты своего крестьянского характера – любовь к кислым щам, к квасу, к грубому меткому народному слову. Маршал, в расшитом золотом мундире, хранит любовь к махорочной самокрутке, помнит простой юмор солдатских изречений. Но значат ли эти черты и память в судьбах заводов, в жизни миллионов людей, связанных трудом и судьбой с заводами, движением акций и движением войск? Не любовью к щам и махорочной самокрутке завоевывается капитал и слава генералов. Одна из воспоминательниц описывает, как в Швейцарии отправилась в горы на воскрес-ную прогулку с Владимиром Ильичом. Задыхаясь от крутого подъема, поднялись они на верши-ну, уселись на камне. Казалось, взгляд Владимира Ильича впитывал каждую черточку горной альпийской красоты. Молодая женщина с волнением представляла себе, как поэзия наполняет душу Владимира Ильича. Вдруг он вздохнул и произнес: «Ох, и гадят нам мешьшевики». Это милый эпизод сказал кое-что о натуре Ленина: вот на одной чаше весов божий мир, вот на второй чаше партийное дело. Октябрь отобрал те черты Владимира Ильича, которые понадобились ему, Октябрю, от-бросил ненужные. На протяжении истории русского революционного движения черты народолюбия, прису-щие многим русским революционным интеллигентам, чья кротость и готовность на муку не имели, кажется, себе равных со времен древнего христианства, смешались с чертами прямо про-тивоположными, но также присущими многим русским революционным преобразователям – презрением и неумолимостью к человеческому страданию, преклонением перед абстрактным принципом, решимостью истреблять не только врагов, но и своих товарищей по делу, едва они хоть в чем-нибудь отойдут от понимая этих абстрактных принципов. Сектантская целеустрем-ленность, готовность подавлять живую, сегодняшнюю свободу ради свободы измышленной, на-рушать житейские принципы морали ради принципа грядущего давали о себе знать в характере Пестеля, и в характере Бакунина, и Нечаева, и в некоторых высказываниях и поступках народо-вольцев. |
