Изменить размер шрифта - +
Через

приоткрытую дверь она завела меня в комнату, вдвое больше моей - хотя моя показалась мне не маленькой, - в открытые окна сюда проникал

настоянный летний воздух, к тому же там и сям расставленные в вазах розы источали тонкий аромат. Я хотел внимательно оглядеться, но она подвела

меня к столу, открыла на заложенной странице пухлую кожаную папку размером с атлас и показала мне.
     - Видите? Как молоды и веселы мы были!
     Фотографию я узнал в ту же секунду - такая же была у меня дома. Это была вырезка из "Газетт" от 9 сентября 1940 года. Моя фотография

появляется в газетах гораздо реже, чем фотографии Уинстона Черчилля, Роки Грациано или даже Ниро Вулфа, но в тот раз я сподобился выбить

пистолет из рук преступника, когда он уже был готов нажать на спуск, поэтому избежать рекламы не удалось.
     Я кивнул:
     - Этот человек - прирожденный герой.
     Она тоже кивнула:
     - Мне было семнадцать лет. Целый месяц я была от вас без ума.
     - Вполне естественно. Вы ее всем показывали?
     - Нет! Черт возьми, вам это должно быть приятно!
     - Очень приятно, но час назад было еще приятнее. Я-то думал, вас увлекла линия моего носа, волосы на груди или еще что-нибудь в этом роде,

а тут всего лишь детские воспоминания...
     - А если я чувствую, что они возвращаются?
     - Вы просто хотите подсластить пилюлю. Но возникает проблема. Кто кроме вас может помнить этот снимок, кстати, не единственный?
     Она задумалась.
     - Гвен, хотя сомнительно... больше, пожалуй, никто. У вас проблема, а у меня вопрос. Что привело вас сюда? Луис Рони?
     Пришел мой черед задуматься, и я позволил ей холодно улыбнуться.
     - Значит, он, - сказала Медлин.
     - Или нет. А если он, что тогда?
     Она подошла ко мне вплотную, взяла за лацканы пиджака, и глаза ее увеличились до немыслимых размеров.
     - Послушайте, вы, прирожденный герой, - заговорила она пылко. - Не важно, что я чувствую по поводу детских воспоминаний, будьте осторожны,

если ввязываетесь в дела моей сестры. Ей двадцать два года. Я в ее возрасте успела наломать дров, она же чиста, как роза... Хотя роза не такое

уж чистое растение. Насчет Луиса Рони я с отцом полностью согласна, но все зависит от того, как его отвадить. Может, самый безболезненный для

нее путь - застрелить его, и дело с концом. Не знаю, много ли он для нее значит. Просто говорю вам, что самое главное не папа, не мама, не я или

Рони, самое главное - это моя сестра, говорю вам для вашего же блага.
     Свою роль сыграло стечение обстоятельств. Она была так близко от меня, а аромат роз так силен, ее слова звучали так пылко, к тому же целый

день она со мной кокетничала... в общем, все произошло само собой. Через минуту или две она оттолкнула меня, я ее отпустил, взял папку, закрыл

ее, отнес к полкам и положил на нижнюю. Вернувшись, я застал ее в некотором смущении, но дара речи она не лишилась.
     - Дуралей вы этакий, - выдавила она из себя, и ей пришлось прокашляться. - Что с моим платьем сделали! - Пальцы ее пробежали по складкам. -

Ладно, идемте вниз.
     Мы спускались по широкой лестнице в зал для приемов, и мне пришло в голову, что я, кажется, не так соединил провода. Устанавливать личный

контакт начал как будто неплохо, только не с тем человеком.
Быстрый переход