И еще: «Прости. Я пыталась».

Я не хочу читать дальше. Выключаю телефон и швыряю его на стол, пока он не разразился гневным звонком от перепуганной мамы. Сердце тяжело стучит. Я ухожу с кухни и кругами расхаживаю по разгромленной гостиной. Во мне борются злость, тревога и стыд, и на первом круге побеждает стыд. Потому что теперь моя мама знает все: в том числе сколько всего я способен от нее скрыть.

Потом меня обуревает тревога: грудь сдавливает от мыслей о сестре. О чем только она думала, когда ввязывалась в торговлю наркотиками? Бони умер, а Чарли еще семнадцать, так что за все придется отдуваться ей одной.

Я не могу мучить себя мыслями «а что было бы, если…» – я должен что-то сделать. Наводить срочно порядок больше нет смысла, надо посмотреть, насколько все плохо в остальных комнатах. Я иду наверх, готовясь увидеть, во что превратились наши спальни. Тут такое же печальное зрелище, как внизу, ладно хоть наши ноутбуки целы. От одной мысли, что кто-то рылся в моих личных вещах – перебирал все, что у меня есть, будто это просто хлам, – тянет бить кулаками об стену. У меня нет сил оставаться в своей комнате, и я иду к Отем.

Пробковая доска для записей над столом сорвана, словно кто-то решил, что в стене за ней может быть сейф, и брошена на пол поверх одежды. Я поднимаю ее и аккуратно ставлю на стол, рассматривая коллаж из фотографий о жизни Отем.

Вся эта жизнь сегодня вечером изменится. Скорее всего, Отем посадят и на ее примере покажут, как не стоит поступать детишкам в Карлтоне. Люди скажут: заслужила! Им будет плевать на причины ее поступка.

Заслужила.

На самом большом снимке на доске ее мама и папа – мои тетя и дядя, которых я едва знал, держат маленькую Отем на руках. На втором по величине снимке – мы с мамой по обе стороны от Отем на ее школьном выпускном прошлой весной. Еще есть фото, на котором мы с Отем в океанариуме Новой Англии тем летом, когда она к нам только переехала, – неуклюже позируем у экспозиции с самой большой и самой маленькой рыбой в мире. Я знаю, что крупнейшая рыба – китовая акула, но, чтобы вспомнить, как называется самая мелкая, я всматриваюсь в табличку прямо за Отем. Paedocypris progenetica, длиной в несколько миллиметров.

Это Отем, думаю я, рассматривая двенадцатилетнюю версию сестры. Самая маленькая рыбка в океане хаоса. А в океане есть и кто-то гораздо крупнее – тот, кто достал достаточно таблеток, чтобы хранить их тысячами в заброшенном сарае. Тот, у кого хватило ресурсов и хладнокровия, чтобы убить Бони. Если полиция найдет этого человека, Отем останется в тени. У них в руках будет целая тигровая акула.

Тут я начинаю жалеть, что сбежал от Кэла и Айви. Айви можно обозвать, как угодно, что я, в общем-то, и сделал, зато она не сдается. И ей хватает ума, чтобы понять, что к чему. Если Айви считает, что в классе мисс Джемисон есть что-то важное, то, вероятно, она права.

Как только я начинаю думать об Айви, тут же замечаю ее лицо на доске Отем. Это фото сделано в украшенном транспарантами спортзале Карлтонской средней школы на единственной в моей жизни дискотеке. Мы весь вечер держались своей компанией: я, Отем, Айви, Кэл и Дэниел. На фото мы обнимаем друг друга за плечи и широко улыбаемся, сверкая брекетами. Рядом висит фотография Отем на последней встрече будущих выпускников у костра в лесу: она прижимается к Лузеру Гейбу, а за их плечами скалится Стефан Сент-Клер. Еще выше – фотография со свадьбы моих родителей, и клянусь – у мамы такое лицо, будто она уже знает, что однажды примет в семью взрослого ребенка.

Мои глаза перескакивают с одного снимка на другой, а мозг лихорадочно анализирует все, что сегодня случилось. Бони умирает. Дэйл Хокинс делает репортаж. Мы крадем ежедневник мисс Джемисон. Находим список с именами. Узнаем о роли Чарли. Во всем этом что-то есть… нет, не что-то общее, но что-то близкое.