Маг еще раз проверил мандалу. Да, все сходится. Все сработает по его намерению, но только сам он отправится в Бездну. Неужели это единственный расклад? Он еще раз лихорадочно пересмотрел слои. Да, единственный. А чего он хотел? Разве он не знал, на что идет? Разве он не догадывался, чем это кончится? Но теперь, глядя на собственную, начертанную в раскладе судьбу, он понял, что до последнего надеялся улизнуть от неизбежного, вывернуться, уйти, как когда‑то уходил от наказаний за всякие мелочи. Впрочем, он еще мог изменить расклад.

– Все, – скомандовал он картам. – Выполняйте.

По возвращении из Исмара он долго сидел в своем привычном кресле, глядя перед собой широко раскрытыми, невидящими глазами. Только что впереди у него была вечность, а теперь? Сколько ему еще оставалось времени – дней, часов, мгновений, – пока Посох Силы не призовет его в Вильнаррат для неизбежного приговора? Однако он чувствовал в себе такую тишину, такой покой, словно выполнил наконец‑то главное дело своей жизни.

Ради чего принес он эту жертву, ради чего швырнул он под ноги судьбе свое бессмертие? Ведь не было никакой гарантии, что эти суетные обитатели маленького голубого шарика найдут в себе достаточно стремления пробиться к высшим мирам. Но разве это было главным? Нет, главным было то, что он освободил их, избавил их от добрых попечителей, дал им право на собственный выбор. Он дал им право сотворить самих себя.

Теперь он тоже был смертным, как и они. Теперь он тоже сознавал, что каждое следующее мгновение может оказаться для него последним.

Теперь он тоже смотрел на небо, на горы, на поднимающийся над горизонтом Аал с ощущением, что, может быть, он видит все это в последний раз. Во всем был привкус мимолетности, острый и сладостный, заставляющий понять, что там, в человеческом мире, он только играл в смертного, как бы добросовестно ни прикидывался одним из них.

Вот, значит, как ощущали это люди! Но, может быть, он ощущал это еще острее, потому что они рано осознавали свою бренность и постепенно привыкали к ней. Давным‑давно надоевшие виды Аалана вдруг стали для него новыми и яркими – жаль, что ненадолго.

На его поясе шевельнулась веревка.

– И долго ты будешь так сидеть? – ворчливо спросила она.

– Мне больше нечего делать, веревочка, – вяло отозвался Маг. – Я все уже сделал.

Даже если она подслушивала и подсматривала, она наверняка не знала, что все уже предрешено. Опасаясь слежки, он не делился с ней своими планами, а ее знаний, разумеется, не хватало, чтобы понять конечный расклад карт.

– Неужели нечего? – прицепилась к нему она.

– Если только дожидаться приговора, – безразлично ответил он. – Этим я и занимаюсь.

– Ты так уверен в нем? – забеспокоилась Талеста.

– Он предусмотрен в раскладе. Ничего нельзя получить, не расплатившись за это. Новая судьба людей стоила мне бессмертия.

– Ну вот, доигрался… – проворчала веревка. – А ведь все началось с краденых яблок.

– Да. – Маг неожиданно для себя улыбнулся. – Все началось с краденых яблок.

Вдруг он быстрым движением вскочил с кресла.

– Идем, веревочка, – сказал он. – Давно я не лазил в Эдем – поем‑ка я их напоследок!

– Между прочим, это запрещено, – напомнила она.

– Своевременное напоминание, – хмыкнул Маг. – Но зачем мне слушать его сейчас, если я не послушали его тогда?

– И зачем я служу мелкому воришке, который даже не может выговорить мое имя!

– Зануда, – отозвался Маг.