– Потерпи немного, Талеста, тебе уже недолго осталось…

– Ладно, идем, – смягчилась та. – На что только не пойдешь ради некоторых.

Превратившись в белую молнию, он перенесся в Эдем. Перенос был замечательно точным – как раз на таком расстоянии от сада, чтобы не потревожить охранное заклинание Императора.

– Помогай, веревочка. – Маг кивнул на высокую стену сада.

– Ты, кажется, знал пропускающее слово? – невинным тоном осведомилась она.

– Его, наверное, давно сменили. Да и зачем оно мне, если у меня есть ты?

Веревка заползла на стену, зацепилась за уступ и вытянула хвост до самой земли, к Магу. Как в прежние времена, он влез по ней на стену, а затем перебрался в сад. Там он с видимым удовольствием прошелся под деревьями, пощипал ягод, разгрыз пару орехов. Затем он вышел на поляну, где росли два известных дерева, и остановился перед одним, словно примериваясь к висящим на нем плодам.

– Зачем они тебе? – забубнила Талеста. – Бессмертия тебе, что ли, не хватает!

– Представь себе, – рассмеялся Маг, удивляясь про себя, что после всего случившегося он может смеяться так легко и беззаботно. – Оказывается, и такое возможно! Но это, кстати, другое дерево.

– То самое, из‑за которого вышло столько неприятностей?

– Оно, – с энтузиазмом подтвердил он, протягивая руку к яблоку.

– Тебе их мало? – изумилась веревка.

– Ничего, не жалуюсь, – весело отозвался он, пряча яблоко за пазуху.

– Ты опять что‑то задумал?

– Слишком много мне не успеть, – с сожалением сказал Маг, – но кое‑что я еще могу.

Когда они выбрались из сада, он понесся прямо в Литанию. То, что он собирался сделать, было вопиющей бессмыслицей. И все же он не мог не вручить своим любимым творениям этот горький подарок, за который они еще не однажды проклянут его. Как это сделали люди, назвавшие его врагом рода человеческого.

В пределах пробуждения его сильфиды не были смертными, как люди, но успеют ли они вырасти в творцов? Ведь прошло уже больше половины этого дня Единого. И все же он не мог не сделать этого – теперь, когда он знал, что в следующем пробуждении некому будет с любовной точностью воспроизвести отважную Люцину, рассудительную Флавию, плутовку Илиль.

Да и для них ли он это делал? Теперь, когда его время было отмерено, когда ничего нельзя было отложить на потом, не руководил ли им извечный инстинкт творца – вложить в свои творения божественную искру? Не все ли равно, думал Маг, когда летел к ним с заветным яблоком за пазухой, потешаясь про себя над любыми дурацкими запретами, недостойными высокой свободы творца.

– Создатель явился, Создатель! – слетелись к нему сильфиды.

– Да, мои девочки, – сказал он, принимая на руки веселый рой малышек. – Вы еще не передумали иметь божественную искру?

Шум и писк мгновенно затихли. Каким‑то образом сильфиды почуяли, что их Создатель говорит серьезно. Маг ждал ответа, разглядывая поочередно каждую из них. Гладкие личики, блестящие пытливые глазки. Наверное, у него бывали творения и лучше, но эти были ближе – порождения его мечтательного настроения, шутливо‑романтических грез.

Перед его лицом затрепетали радужные крылышки повисшей в воздухе Люцины.

– Где искра? – пискнула она. – Давай ее сюда, Создатель!

Маг вынул из‑за пазухи яблоко. Оказывается, он боялся услышать от них другой ответ.

– Вот здесь, в этом яблоке. – Он с усилием разломил плод пополам и протянул им обе ладони с половинками в руках.