«Беата» приоткрыла рот и округлила глаза. Тут Михална сообразила, что её видят и слышат, и вознамерилась было плюнуть в экран, но сын успел захлопнуть крышку ноутбука.

– Мать, ты что творишь? Всю малину мне испортишь! – Подхватил ноутбук под мышку и утопал с ним на кухню.

Мысль об Арине мучила Кольку со вчерашнего вечера. Почему она не пришла? И утром не заглянула. К чёрту! Он позвонит и скажет ей всё, что хотел сказать ещё в Осташкове, когда она – в пижаме и с взлохмаченными косами – сидела на кухонной табуретке и пила смородиновый морс, а он поддерживал её под спину ладонью, чтобы ей легче было сидеть. Спина была узкая, с выступающими позвонками, трогательно детская. Он скажет, что чувствовал тогда, что чувствует теперь. И пусть сама решает, нужен он ей или нет.

Отвязаться от бабушки не получалось. Она то говорила, мешая русские слова с польскими (Колька плохо понимал, но не переспрашивал: хочет перед смертью душу облегчить, пусть оправдывается, ему её оправдания не нужны), то принималась плакать. И успокоилась лишь взяв с внука обещание, что он прилетит в Варшаву.

Колька пообещал, подумав попутно, что надо ещё деньги достать, на билет и на визу. У кого бы одолжить? Может, у Арины? Нет, одалживать стыдно, тем более у будущей жены. Пани Арина Браварска. А может, сначала жениться? Если она согласится, конечно. Кольке очень хотелось – чтобы согласилась. И поехать в Варшаву вдвоём! И не самолётом, а поездом, в купе СВ… А бабка подождёт. Тридцать восемь лет ждала, подождёт ещё немного.

Закончив разговор с Варшавой, с облегчением выдохнул. Желание рассказать обо всём Арине прямо-таки распирало.

На его звонок никто не открыл. За дверью предупредительно мяукнули. Кот не любил гостей, исключая Василиску, с которой дружелюбно мурлыкал в аринином палисаднике.

– А она ушла, – сообщила Кольке мать. – Пока ты с этой курвой шепелявой миндальничал, у неё замок в двери щёлкнул. Я в окно глянула – на голове платок, на спине рюкзак, на ногах сапоги резиновые. В Чигориху отправилась, на Лебяжье болото.

– Ты откуда знаешь? – удивился Колька.

– Чего тут знать-то? Автобус на Чигориху три раза в день ходит, на утренний она и потопала, на восьмичасовой. За клюквой, видать. На Лебяжьем болоте клюква крупная, прямо как садовая. А собирать мало кто собирает: люди туда даже в засуху ходить боится, трясины там страшенные. А в этот год и летом лило-поливало, и осенью льёт! Уж сколько народу там утопло, на Лебяжьем, а её словно кто бережёт. Кажный выходной с полным бидоном возвращается. Спрашиваю, где такую крупную нашла, а она мне: на Лебяжьем да на Семёновском. Там, говорит, клюквы россыпи целые и народу никого. Она и мне бидончик собрала, я с сахаром перетёрла, в холодильник поставила. Клюквенный морс от простуды первое средство.

Колька слушал мать с ужасом. Он тут мечтает, как будет гулять с Ариной по варшавским улицам, как познакомит её с бабушкой, и они все вместе поедут в неведомый Бяле–Блота смотреть отцовский дом… А Арина одна на болотах, смерти ищет! Без царя в голове девчонка. А он, Колька, себялюбивый идиот.

– Да куда она денется, – успокоила сына Михална. – С дневным автобусом приедет, встретишь подружку свою.

С дневным автобусом Арина не вернулась. Не приехала и с вечерним. Белый не спал, утробно звал хозяйку: «Мау. Мау. Ма-аау. Мма-ааа-аау!» Колька представил, как кот мечется по квартире, и на душе стало ещё тошнее.

Глава 34. Знакомый маршрут

Отложила начатое шитьё и решила сначала позавтракать. Белый уселся посреди кухни, муркнул вопросительно. Арина удивилась: «Ты ж недавно ел!» Раскрошила в миску хлебный ломоть, сверху вылила разболтанное сырое яйцо.