Там их встретила мать Герасима, плотная, румяная старуха. Увидев сына, каждой морщиной разулыбалась, обцеловала все его лицо. И, только усадив к столу, приметила Бориса.

— А это кто? — спросила неуверенно.

— Борис! Мой сын! — ответил не сморгнув.

— Батюшки! Внучек! — обняла мальчишку. От нее, как от  доброй печки, хлынуло тепло. — Какой же ты большой, красивый! И вылитый Герка! Ну прямо портрет его! — радовалась бабка, оглядывая пацана. — Что ж ты молчал про сына столько лет? Почему раней не привозил? Такого мальца прятал от меня? — сокрушалась женщина.

Ни у Герасима, ни у Борьки не повернулся язык сказать правду и омрачить светлую ее радость. Бабка бегом носилась по кухне, накрывала на стол.

Когда Герасим с Борькой вышли во двор, чтоб смыть с себя дорожную пыль, мужик попросил тихо:

— Теперь уж молчи. Потом скажем правду. Сейчас не время. Мать много лет мечтала увидеть моих детей, ради этого жила. Не отнимай у нее радость. Не много света было в жизни, еще меньше — тепла. Впрочем, и твоя судьбина не подарок. Должен понять и мою мать.

— А как я должен звать ее?

— Сам Господь велел бабкой называть. Поверь, она это заслужила. Коль к ней по-доброму — сторицей в ответ получишь. — И вылил на Борьку ведро воды.

Тот с визгом влетел в избу:

— Бабуля! Дай полотенце! Глянь, как меня облил Герасим!

— А пошто ты его по имени, а не папкой кличешь? — удивилась старуха.

— У нас в городе все так, — смутился Борис, прикусив язык.

— Дурной этот город, душу из людей вымораживает. Живи лучше у меня в деревне. И тебе веселей, и мне отраднее. Так, что ли, Гер? — глянула на вошедшего сына и повторила: — Вот зову Борьку у меня пожить, в деревне.

— А он для того и приехал, чтоб до зимы здесь отдохнуть. А если понравится, так и подольше побудет.

— Уж я постараюсь, чтоб Боря полюбил нас, — пообещала женщина и усадила обоих за стол.

Мальчишка ел за обе щеки. Уж чего только здесь не было! Борщ и пельмени, огурцы и помидоры, сырники и жареная рыба, ряженка и молоко, пироги с вареньем. Борька лопал все подряд. Он ел ложкой домашнюю сметану и тут же запивал ее квасом.

— Степановна! Скоро ваш Борька выйдет на улицу? — послышались со двора голоса пацанов, с которыми он познакомился на остановке.

К ребятне вышел Герасим. Коротко поговорил. Вернувшись в дом, сказал улыбчиво:

— А ты пришелся по душе деревенским. Всей ватагой за тобой прибежали. Попросил я их с часок обождать. После дороги дух перевести надо. А нам, Бориска, и поговорить не мешает. Я завтра в город вернусь. Кое-что объясню и растолкую. Ты ж о деревне лишь понаслышке знаешь. А она не без премудростей. Их знать надо. — Повел Борьку на сеновал и, указав на лестницу, скомандовал: — Скачи вперед! Сеновал все мужики уважают. Подрастешь здесь, поймешь почему. Сеновал ты должен знать не хуже дома!

Влез следом и лег на свежее, душистое сено, раскинул руки.

— Вот этого нам всю жизнь не хватает. Запаха земли и травы, шепота наших рек, соловьиной трели и песен жаворонка, вкуса теплого хлеба и парного молока. Мы, русские, выросли на том. И сколь ни живи в городе, ночами все равно будут сниться роса на траве и свой дом, где родился. Это с нами до гроба.

Повернулся к пацану и спросил:

— Как тебе моя мать? Уживешься с ней?

— Запросто!

— Но об одном попрошу — помогай ей по возможности. Состарилась мать, силы сдают. Будь в доме мужчиной, своим, родным человеком, а не гостем из города.