— А она любопытна, милая?

— Нет.

— За это Господь отблагодарит, милая, потому что от любопытства нет лекарства, кроме как затрещины. Хорошей затрещины. Она повернулась к священнику, но он уже откинулся, признав поражение, уткнувшись глазами в Экклезиаст. Миссис Свон попыталась вывести его снова из себя. — А у неё есть падучая?

— О, да.

— Да, у моей тети было это, упокой Господь её душу. Вроде стоит на ногах, и вдруг уже плашмя лежит на полу. Прямо так. Святой Валентин лечит это, милая.

Священник оставался безмолвным.

Миссис Свон поудобней устроилась на скамье.

— Я посплю немного, милая. Если кто-нибудь будет тебе досаждать, — при этих словах она строго посмотрела на путешествующего священника, — разбуди меня.

Миссис Свон стала её проводником, её защитницей и теперь, когда они сошли в конце Стрэнда, ещё и её хозяйкой. Она не хотела и слышать о том, чтобы Смолевка искала постой в гостинице, хотя не замедлила прояснить, что её гостеприимство не бесплатно.

— Не то, что бы я жадная, нет, милая. Ни один не скажет так о Милдред Свон, но тело должно заботиться о теле, — с этими афористическими словами сделка была заключена.

Даже если Чаринг Кросс и Стрэнд были собственно не Лондоном, а лишь западным продолжением домов построенных снаружи старых стен города, Смолевке все казалось пугающим. От дыма бесчисленных труб небо на востоке было затянуто темной дымкой, дымкой, сквозь которую прорезались шпили и башни церквей, которые Смолевка даже не могла вообразить; и всё затемнял огромный собор на холме. Дома, стоящие на Стрэнде, по которому вниз повела её миссис Свон, были огромными и роскошными, двери охранялись вооружёнными мужчинами, а всю улицу запрудили калеки и нищие. Смолевка видела мужчин с гноящимися глазами, детей без ног, раскачивающихся на сильных руках, и женщин, лица которых покрывали открытые язвы. Воняло.

Миссис Свон не замечала никого.

— Это Стрэнд, милая. Раньше здесь было много джентри, но большая часть ушла и очень жалко. Теперь везде пуритане, а пуритане не платят столько, как джентри.

Муж-капитан оставил миссис Свон небольшое состояние, но она приумножала свой доход вышиванием, а пуританская революция в Лондоне снизила спрос на такого рода художественную работу.

Из города промаршировал отряд солдат с длинными копьями над плечами, забранные шлемы ярко сверкали на солнце. Людей бесцеремонно сталкивали с дороги. Миссис Свон презрительно закричала на них.

— Дорогу помазанникам Божьим! — офицер сурово посмотрел на неё, но миссис Свон была не из тех, которые испытывают благоговейный страх перед военными.

— Следи за шагом, капитан, — и засмеялась, увидев, как офицер поспешно увернулся от кучи конского навоза. Она сделала пренебрежительный жест в сторону солдат. — Просто игра, и все. Ты видела тех мальчиков на Найтс Бридж? Остановили карету на мосту с западной стороны Лондона и, как будто на войне, обыскали пассажиров, — миссис Свон фыркнула. — Маленькие мальчишки, вот кто они. И всё! Бреют головы и думают, что они правят миром. Сюда, милая.

Они пошли по переулку такому узкому, что Смолевка не могла идти рядом с миссис Свон. Она совсем растерялась, сбитая с толку лабиринтом крошечных улиц и, наконец, миссис Свон добралась до синей двери, которую старательно отперла. Она втолкнула Смолевку внутрь и, обосновавшись в маленькой гостиной, Смолевка поняла, что добралась до своей цели. Здесь, в огромном запутанном городе она, вероятно, найдет ответ к тайне печати, висевшей у неё на груди. А также здесь находился Тоби Лазендер. В мире, где единственным её другом была миссис Свон, в её мыслях он внезапно разросся до огромных размеров. В конце концов, она в Лондоне, и свободна.