– Чья бы корова мычала, – наконец сказала она.

– И что это должно значить? – осведомился Брунетти.

– «Это» никому ничего не должно, Гвидо. Это значит, что в данной ситуации тебе вряд ли стоит корчить из себя великого проповедника идей феминизма. Я на все готова закрыть глаза и в другое время и в других обстоятельствах спокойно позволю тебе строить из себя проповедника каких угодно идей, даже феминистических, но здесь и сейчас – не надо.

– Не понимаю, о чем ты, – заявил Брунетти, в глубине души сознавая, что все он прекрасно понял.

Откинув одеяло, Паола села на кровати и повернулась лицом к мужу:

– Гвидо, то, о чем я говорю, называется изнасилование. – И, прежде чем он успел открыть рот, добавила: – И не надо на меня так смотреть, как будто я внезапно превратилась в истеричку и мегеру и боюсь, что на меня из шкафа прыгнет мужик, которому я один‑единственный раз на улице улыбнулась, или что я каждый комплимент воспринимаю как прелюдию к насилию.

Отвернувшись, Брунетти тоже включил лампу на своей тумбочке. Если разговор затянется надолго – а так оно скорее всего и будет, – уж лучше видеть жену во всей красе.

– Для нас это особенно болезненная тема, Гвидо. А вы, мужчины, или не хотите этого понимать, или просто не в состоянии это сделать. – Паола умолкла, и Брунетти воспользовался моментом, чтобы вставить словечко:

– Паола, милая, сейчас четыре утра, и мне совсем не хочется выслушивать гневные тирады.

Он боялся, что после этого она разъярится еще сильнее, но, похоже, его слова оказали противоположный эффект – Паола наклонилась и положила руку ему на плечо.

– Знаю, знаю. Просто хочу, чтобы ты посмотрел на эту ситуацию с другой точки зрения: женщина была вынуждена заниматься сексом с мужчиной, который ей был глубоко противен. – Подумав, Паола добавила: – Я с ней всего пару раз разговаривала. Это моей маме она нравится – вернее, мама ее любит. А суждению мамы я полностью доверяю.

– И что это за суждение? – полюбопытствовал Брунетти.

– Она считает Франку честной женщиной, – ответила Паола. – Так что, если Франка утверждает, что отношения с Антонио были навязаны ей против ее воли – думаю, выражение «мерзкие наклонности» это доказывает, – значит, это было изнасилование. Даже если оно длилось два года, и даже если она шла на него, чтобы уберечь чувства мужа. – Увидев, что Брунетти смотрит на нее все с тем же выражением лица, она мягко сказала: – Гвидо, ты же работаешь с законом в нашей стране. Ты знаешь, что бы с ней было, если бы она пошла жаловаться в полицию, если бы вся эта история дошла до суда. Что было бы с ней и ее весьма немолодым мужем. – Паола замолчала и посмотрела на Брунетти, но тот решил воздержаться от комментариев, тем более – от возражений.

– В нашей культуре сохранились на редкость примитивные представления о сексе, – изрекла Паола.

Брунетти попытался разрядить обстановку.

– В нашем обществе царят примитивные представления об очень многих вещах, – заявил он и, как только слова вылетели наружу, понял, что и впрямь так считает. Веселого в этом было мало.

Тогда‑то жена и сказала:

– Ну а я бы дала ей медаль.

Брунетти вздохнул и пожал плечами. Он потянулся, чтобы выключить свет, и понял, что жена все это время держала руку у него на плече.

– Как ты собираешься поступить? – спросила она.

– Я собираюсь лечь спать, – честно ответил Брунетти.

– А утром? – уточнила Паола, щелкнув выключателем.

– Утром пойду и поговорю с Паттой.