|
Но я знала Антонио и предугадала развитие событий. – Франка говорила тихим бесцветным голосом, из которого, казалось, давным‑давно вымыли, выполоскали все эмоции. – Антонио был известен единственный способ противодействия и сопротивления – насилие, – с почти академической беспристрастностью констатировала она. – Я знала, какой будет его реакция. И застрелила его. – Она умолкла. Брунетти не произнес ни звука, и Франка продолжила: – Когда он упал, меня охватили сомнения. Убила я его или только ранила. И для верности я выстрелила еще раз, прямо ему в лицо. – Собственное лицо Франки при этих словах осталось безучастным.
– Понятно, – наконец выдавил из себя Брунетти. – И я бы сделала это еще раз. Честное слово, комиссар, я бы убивала его снова и снова. – Брунетти так и подмывало спросить почему, но он сдержался: чувствовал, что Франка и так скажет. – Говорю вам: он был подонком с мерзкими наклонностями. И Франка замолчала.
29
– Ну‑у, – протянула Паола, – я бы, пожалуй, дала ей медаль. Сразу после ужина Брунетти отправился спать, заявив, что устал – от чего именно, он уточнять не стал. Через пару часов в спальню пришла и Паола. Она мгновенно провалилась в сон, чтобы в три часа ночи пробудиться и обнаружить, что муж лежит в постели с открытыми глазами. Брунетти все думал и думал, прокручивая в голове события прошедшего дня. Он вспоминал все три вчерашние беседы: с графиней, с Гриффони и, наконец, с Франкой Маринелло. Пока он посвящал жену в подробности этих разговоров, прошло немало времени. Частенько Брунетти приходилось прерывать свой рассказ из‑за колокольного звона, доносившегося до них из разных частей города. Впрочем, их этот шум не раздражал. Брунетти искал объяснение произошедшему, выдвигал различные версии, но мыслями то и дело возвращался к одной и той же фразе: «Подонок с мерзкими наклонностями». – Ну ничего себе, – прокомментировала Паола, когда он повторил ей эти слова. – Даже представить себе не могу, что она имела в виду. И, честно говоря, не хочу. – Неужели женщина может допустить, чтобы с ней так обращались, да еще на протяжении двух лет? – спросил Брунетти. Не успев договорить, он уже понял, что выбрал неверный тон и подобрал не те слова. Вместо ответа Паола включила настольную лампу и повернулась к мужу. – Что такое? – встревожился он. – Ничего, – ответила Паола. – Просто захотела посмотреть в лицо человеку, которому хватает наглости задать такой вопрос. – Какой «такой»? – возмутился Брунетти. – Может ли женщина допустить, чтобы с ней так обращались, – объяснила Паола. – А что тут такого? – не понял Брунетти. – Чем тебе не угодил вопрос? Паола натянула на плечи одеяло. – Начнем хотя бы с того, что твой вопрос подразумевает существование такого явления, как специфический «женский разум». Иначе говоря, он намекает на то, что в определенных обстоятельствах все без исключения женщины поступают одинаково. – Она приподнялась на локте. – Гвидо, ты хоть на миг вообрази, как ей было страшно! Попробуй представить себе, что с ней творилось все эти два года. Она ведь знала, что он убийца, и знала, что он сделал с дантистом и его женой. – Неужели ты считаешь, что она и впрямь думала, будто должна пожертвовать собой только ради того, чтобы сохранить иллюзии своего мужа? – добродушно спросил Брунетти, чувствуя моральное превосходство над женой. И, не удержавшись, добавил: – Какая же ты после этого феминистка, если оправдываешь такие поступки? Паола замерла с открытым ртом – уж очень нелегко было подобрать нужные слова. |
