Значит, я снаружи.

Тим

— Молодой человек, вы кошечку не видели? — С нижнего пролета появилась аккуратная старушечья голова и уставилась на Тима с надеждой. — Кошечка. Маленькая сиамочка. Я дверь открыла, а она выскользнула. — Старушка удрученно сморщилась. — Не пробегала мимо, нет?

Пробеги мимо огромная пума с кисточками на ушах, Тим бы и ее не заметил. Но старушка глядела на него так испытующе, что пришлось осмотреться вокруг, не притаилась ли в углу маленькая сиамочка.

— Нет, — отрапортовал Тим старушке. Та расстроенно заохала, но удар сдержала.

— Спасибо, что посмотрели. — Подумала немного. — Может, и не было никакой кошечки, да? — И проворно скрылась.

Тим прикрыл рот ладонями и беззвучно рассмеялся. От короткого, но яростного рывка, с которым Шифман набросился на Тима, неумело ткнулся губами, застыл и тут же отскочил, осталось смутное предвкушение чего-то еще, что должно было случиться, но не случилось.

— Все нормально, — сказал Тим и даже руку на плечо Шифману положил, но тот отшатнулся.

Пока они стояли рядом, соприкасаясь только губами, Тим успел почувствовать, как бешено бился в Шифмане даже не пульс, а весь он, сотрясаемый ударами разогнавшегося сердца.

«Сейчас приступ схватит», — подумал Тим, но прогнал эту мысль, обозвал себя пенсионером и повторил вслух:

— Все в порядке.

Но Шифман его не слушал. Он начал пятиться, отступая по лестнице вниз, пока не оказался на площадке между пролетами. Ошарашенный, с розовыми пятнами на щеках, он смотрел на Тима с детским восторгом, но продолжал бормотать какую-то неразборчивую глупость вместо того, чтобы свести все к шутке. Или продолжить с места, где они остановились. Тим опустился на одну ступеньку. Шифман выставил перед собой руку.

— Я позвоню, — наконец сказал он. — Извини. Я позвоню. Извини…

Он говорил что-то еще, пока спускался по лестнице, но так и не обернулся. Тим ждал этого. А когда входная дверь хлопнула, остался стоять, перевесившись через перила, уверенный, что Шифман сейчас вернется. Невозможно же так отчаянно перепугаться не поцелуя даже, а дурацкого стояния губы в губы. Невозможно же просто взять и уйти. Но Шифман перепугался и ушел. Тим постоял еще немного, а потом снизу высунулась старушечья голова.

На этаже Данилевского маленькой сиамочки не оказалось. Тим поднялся еще выше, но и там не обнаружил следов беглой кошки. Зато в кармане завибрировал телефон.

— Ты где вообще? — сходу начала ругаться Ленка. — Бабушка тебе звонить боится, говорит, Тимочка работает, не отвлекайте Тимочку, но ты ведь не в редакции торчишь, да?

— Лен, остынь, а. — Тим присел на ступеньку и вытянул ноги. На него тут же навалилась усталость. — Работаю я. У Данилевского.

Ленка фыркнула так громко, что Тим убрал телефон от уха.

— Тебе там что, медом намазано?

Сердечными каплями, остывшим чаем и раскиданной по полу статьей неизвестного назначения.

— Надо что-то, или ты просто поорать позвонила? — поинтересовался Тим.

Повисла пауза.

— Лен? — позвал Тим. — Не слышу тебя.

— Знаешь, что, — так тихо и ровно сказала Ленка, что Тим поежился. — Ты либо съезжай из дома окончательно, либо переставай своим отсутствием бабушке нервы трепать. Мама на работе, ей не до этого, а я выслушиваю, как бабушка за тебя переживает. Тимочка то, Тимочка се. Вот бы Тимочка девочку себе нашел. Может, Тимочка ночевать не приходит, потому что он у девочки. Надоело поддакивать, понял?

— Не лезь, а? — Тим поднялся со ступеньки и отряхнулся. — Вот совсем сейчас не до тебя.

— Тебе всегда не до нас, — отрезала Ленка. — Чем за чужим дедом следить, лучше бы бабушке родной помог.