— Хочешь сказать, что я не помогаю, да? Лен?

Но Ленка уже отключилась. Тим убрал телефон, вдохнул так глубоко, что начало резать в груди, и медленно выдохнул. В воздухе пахло неуместно — тяжелым парфюмом, пудрой и мылом, как в театре, а не в подъезде. Тим вдохнул еще раз и зашел к Данилевскому.

— Почему вы без стука? — с порога спросил его Григорий Михайлович.

Он стоял в коридоре, тяжело опершись на тумбочку. Тим было шагнул к нему, но заметил, что в руках старик держит фотографии, забытые на диване, и остановился.

— Григорий Михайлович, вам бы присесть.

Данилевский дернул подбородком и стал похож на взъерошенного старого голубя. Тим закрыл за собой дверь, стащил куртку и повесил ее на крючок.

— Почему вы позволяете себе заходить в мой дом без стука? — разделяя слова долгими паузами, переспросил Данилевский.

Дышал он хрипло и как-то поверхностно. Плохо дышал. Но стискивал карточки в пальцах так сильно, что те помялись.

— Я выскочил переговорить с другом, — попытался оправдаться Тим. — Даже дверь не закрыл.

— И давно друзья навещают вас у меня дома?

Тим замялся. Глупее ситуации было не придумать. Данилевский молчал, набираясь сил для следующей фразы. Продолжая буравить Тима раздраженным взглядом, он наконец сказал:

— Может, вы им еще и передаете что-то из моего архива?

И картинка сложилась. Тим подавил нервный смешок, вдохнул поглубже. Отступать было некуда. Данилевский загораживал коридорчик, ведущий в комнаты, так решительно, будто готов был скорее упасть замертво, чем пропустить шпиона. Подозрительность, взросшая на благодатной советской почве, пылала в нем вместе с праведным гневом.

— Григорий Михайлович, ну что вы такое говорите? Это был коллега из редакции. Приехал обсудить выход книги. — А еще неумело потереться лицами в вашем подъезде, но это опустим.

— А это что? — Голос Данилевского сорвался на высокой ноте, старик начал кашлять, но Тима к себе не подпустил, отогнал взмахом руки, отчего раскашлялся еще сильнее.

— Может, воды?

— Не нужна мне ваша вода! — хрипло отрезал он. — Почему вы рылись в моих вещах, Тимур?

Потому что искал ваших родственников. Потому что до трясучки боюсь за вас, пока вы, упертый старый баран, стоите тут и злитесь. А злиться вам нельзя, ни в коем случае нельзя. Вон как вас шатает уже.

— Давайте присядем и поговорим, хорошо? — попытался успокоить старика Тим.

— Перестаньте командовать! — взвился он, и на без того бледном лице выступил у рта совсем уж выбеленный треугольник.

Сердечная недостаточность. Так бабушка говорила. Белый треугольник над подбородком — недостаточность. Тим решительно шагнул к Данилевскому, взял его под локоть и потащил в комнату, пока тот слабо упирался и возмущенно восклицал:

— Что вы делаете? Отпустите! Тимур, прекратите немедленно!

Тим усадил его на диван, сел рядом, помолчал, собираясь со словами. Не собрался, но говорить пришлось.

— Послушайте меня, пожалуйста. Я никогда не рылся в ваших вещах. Но мне нужно было найти хоть какую-то зацепку, понимаете?

— Вы шпионите за мной, да? — пробормотал Данилевский. — Кто вас подослал?

Тим бы засмеялся, но из домашних стариковских тапочек выглядывали дутые ступни.

— Никто меня не подсылал, — с нажимом ответил Тим. — Врач из скорой, Сатимов, сказал, что нужно найти ваших родственников. Вы же сами не хотите в больницу, а вам нужно. У вас ноги… Вы видели свои ноги?

Данилевский дернулся.

— У меня нет родственников, Тимур. Никого. Так вышло, — скрипуче ответил он. — А к врачам я обращусь, как только доделаю работу.