Тимур уже сидит в дальнем углу едальни столовского типа с лаконичным названием «Грабли». Я успеваю пройти мимо него дважды, разглядывая сонных посетителей, потом он машет мне рукой, мол, туточки я. Мельком отмечаю его ошарашенный вид: лысина набирает дополнительные баллы в личном топе. Машу в ответ, беру поднос и иду выбирать блинчики. Тяну время, разумеется. Какую ложь сварганить на редакторский завтрак, я так и не придумал. А соленая невесомость не желает мне содействовать.

— Есть с творогом, есть с вишней. Еще с мясом есть, — доверительно делится списком начинок суровый парень в белом фартуке.

У него настолько кустистые брови, что глаз не видно. Шевелюра, убранная под сеточку, похожа на моток проволоки. Улыбаюсь ему сочувственно: волосатый мой друг, я теперь адепт эпиляции, попробуй, жить станет легче, точно тебе говорю.

— А давайте все, — решаюсь я. — На пробу.

Три блинчика и стакан компота выходят мне в триста рублей. Я расплачиваюсь и медленно шествую к столику, за которым измучился в ожидании Тимур. Измучился — это громко сказано. Пока я водружал поднос на стол и усаживался на шаткий стульчик, Тимур пялился в телефон и печатал кому-то стремительные ответы в «Телеграме». Я успел заметить стикер с попугаем. Так, значит? О’кей.

— Извини, что попросил приехать. Не люблю решать вопросы в переписке.

Тон максимально ровный. Лицо расслаблено. Накалываю на вилку бок мясного блинчика и принимаюсь пилить его тупым ножом. Тимур тут же откладывает телефон, переворачивает его мордой вниз. И то хлеб. Точнее, блин. С мясом.

— Ничего, я тут рядом был.

Живешь в центре, значит? И бабушка твоя — из коренной интеллигенции? Растит фикусы, вспоминает, как Окуджава ей читал стихи на Арбате? Нож скрежещет по тарелке, и я приступаю к творожному блину. Он жирноват, утренний язычок был лучше, но все познается в сравнении.

— В редакции точно спросят, как у нас с тобой дела, — слабо улыбается Тимур и мешает ложечкой кофе, рядом валяются три пустых пакетика сахара.

— У нас с тобой? — Разрезаю последний блинный сверток пополам, из него натекает алым. — Можешь сказать, что занимаемся тимбилдингом. Пьем в рюмочной. Завтракаем в блинной.

Тимур мучает кофе и молчит. Я размазываю по тарелке вишню. Время зубоскалить закончилось, Миша, давай по делу. А по делу у нас трагическое ничего. С этого и начинай.

— Синопсиса у меня нет, — честно признаюсь я.

Отрываю глаза от кровавого месива на тарелке. Тимур продолжает улыбаться и пить кофе.

— Не удивлен? — спрашиваю, а по спине начинают стекать холодные капли.

Сейчас он взорвется. Вот сейчас закричит. Пошлет к черту. Скривится, выплюнет ядовито: кто бы сомневался, ты же дешевка, клоун недобитый. Откуда у тебя синопсис, Миша, если ты, друг мой сердечный, никогда ничего не писал?

— Стрижкой чуть больше. — Тимур отставляет чашку и пожимает плечами. — Ты совсем за текст не садился?

Вилка начинает медленно дрожать в пальцах. Я осторожно кладу ее на край тарелки.

— Нет.

Просто слово. Всего три буквы. Один слог. А застревает в горле, как рыбная косточка — ни проглотить, ни вдохнуть. Пока Тимур молчит, пью компот. На вкус он — школьная столовая, размоченные булки с изюмом, огромная кастрюля, забитая пропаренными сухофруктами, страх быть пойманным, скрученным и нашпигованным кусочками сливочного масла повсюду, куда они только могут поместиться. Отличный выбор, Миша, пойди возьми добавки.

— Я посмотрел договор — до сдачи два месяца. Зуев подгоняет, чтобы к «нонфику» книга вышла, но по бумагам у тебя еще есть время. Можно успеть, — говорит Тимур голосом человека, который приступил к решению рабочего момента.