– Сам не видишь? Весь в пятнах, в десяти водах не отмоешь, значит, из кубовой, красильщик.

А тот продолжал:

– Расценки согласовать и увеличить! Сверхурочные ограничить! Врача женщину для работниц!

Каждое предложение встречал одобрительный гул толпы, крики «Правильно!».

– Чистоту в цехах навести, вентиляцию наладить! Всех уволенных за прежние забастовки вернуть!

– Обратите внимание, Григорий Ефимович, политических требований уже нет, исключительно экономические, – шепнул мне Булгаков.

Но развить мысль не успел, дальше все покатилось, как в фильмах про революцию – «из-за лесу выезжает конная полиция». Любая толпа имеет IQ равный IQ самого тупого ее члена, не было исключением и собрание забастовщиков – стоило одному придурку кинуть камень, как подключились остальные и мгновенно закрутилось месилово. В себя мы пришли уже в кутузке, причем мне в суматохе перепало ножнами шашки, а Булгаков недосчитался пары пуговиц на пальто.

- «Толпа держала себя сдержанно, и было видно, что рабочие действуют по обдуманному плану, так как из среды ее не выделялся ни один вожак,» – зачитал донесение молоденький жандармский корнет. – Ха, как бы не так, вот они, голубчики! Извольте видеть, двоих агитаторов из Москвы взяли!

– Корнет, вы уверены? – поручик, старше годами лет на десять, был полон скепсиса.

И желания уснуть после бурной ночи, о чем свидетельствовали полузакрытые глаза и круги под ними. Не иначе, в карты резался до рассвета.

– Так точно! Вот у этого, – корнет ткнул пальцем в меня, – в обложке Библии обнаружилось!

Поручик одной рукой подпер лоб, другой забрал брошюрку Толстого, перелистал…

– Запрещенное… что же, полагаю, двух этих господ надлежит этапировать в губернское управление. Займитесь, корнет.

Перекрывавший выход из купе второго класса жандармский унтер все время прятал улыбку в усы – больно уж смешно выглядел корнет, он не спускал с нас глаз все три часа от Коврова до Владимира и даром что не целился из револьвера. А мы, убаюканные стуком колес, привалилсь я к стенке, а Булгаков ко мне и задремали после все перенесенных волнений.

Видимо, задремал и корнет – когда поезд свистнул, останавливаясь у перрона губернского города, он вскинулся, схватился за кобуру и, оглядев нас безумными глазами, неожиданно покраснел. Унтер старательно смотрел в сторону, чтобы не заржать. Корнет, подозревая в каждом встречном нападающего, а нас в непременном желании побега, вывел нас наружу. Красный цвет лица сменился бледностью – мальчишка совсем, лет двадцать от силы. Наверное, только выпустился из училища и сразу такая удача, поймал двух крупных агитаторов, будешь тут нервничать!

Будь он постарше возрастом или опытом, сдал бы нас в губернском жандармском управлении дежурному и все, но желание отличится подвигло его притащить «арестантов» к начальнику.

– Тобольский, Григорий Ефимович, из дворян… Из дворян? – поднял недоумевающий взгляд ротмистр.

– Пожалован именным указом, – солидно кивнул я.

– Григорий Ефимович… – повторил жандарм и в глазах его мелькнуло узнавание. И глубокое понимание ситуации.

С видом, не предвещавшим ничего хорошего, он повернулся к корнету:

– Подождите в приемной!

Сиявший, как начищенный пятак, корнет недоуменно козырнул и вышел.

– Прошу прощения, Григорий Ефимович, – встал из-за стола офицер и протянул мне руку. – Служба-с, случаются всякие неприятности, прошу понять.

– Ништо, все под богом ходим.

– Да-с, но как же вы так неосторожно, запрещенные брошюры с собой возите?

– Полагаю необходимым знакомиться со всеми взглядами, в особенности с теми, коим противостою, – размеренно ответствовал я.