– А коли испытатель погибнет, как исправишь?

– Александр Матвеевич! – укоризненно протянул я. – Да как же человека на такое дело первым отряжать? Овцу привяжите да скиньте, а разобьется так солдатам ее в котел. А когда все наладите, да уверены будете, что все работает – вот тогда можно и человека.

– Этож сколько раз аэростат поднимать-опускать надо будет, – упирался Кованько, несмотря на мои уговоры.

– А пойдемте-ка, я вам кое-что нарисую.

В кабинете начальника школы я, как мог, изобразил парашютную вышку, которую генерал поначалу принял за причальную мачту для дирижабля. Но потом, увидев консоль, площадку и купол, буквально выхватил у меня набросок, несколько мгновений подумал и решительно пририсовал трос с противовесом. А потом – примерно такую же конструкцию, но не на вышке, а на обрыве. Ну логично, вышка денег стоит, а высокий обрыв бесплатен.

А я раздухарился и опираясь на все те же фильмы про десантников нарисовал тренажер с наклонным тросом, площадки для прыжков с одного-двух метров и прочие приспособы, какие сумел вспомнить.

Ну и под конец изобразил «колдуна».

– А это что?

– Труба из ткани, полосатая. Ткань и размеры подобрать так, чтобы при разной силе ветра труба надувалась частями.

– А! Тогда по числу полосок сразу будет видно, откуда и какой силы ветер дует! – с ходу сообразил генерал – Право слово, поражен, Григорий Ефимович!

Вот! Уже по отчеству начали величать. «Лед тронулся, господа присяжные заседатели!».

* * *

Дудел оркестр, солидные господа толкали речи с украшенной лапником трибуны, дамы-благотворительницы мило щебетали внизу и вообще украшали собой мероприятие. Одним только малолетним разгильдяям, несмотря на дядек, поминутно шикавших и страшно таращивших глаза, было наплевать на торжественность момента.

Молодая поросль шепталась, показывала пальцами на выступавших, менялась перышками и была занята черт знает чем еще, вместо того, чтобы чинно сидеть и слушать. Хотя я их отлично понимал – тут и одну речь пока переживешь, со всеми ее верноподданическими пассажами, озвереешь, а их случилось сразу восемь. Ну ведь нельзя же великому князю отказать, коли он по такому случаю высказаться желает? И пусть он сам никаким боком к происходящему, зато его жена – глава «Общества содействия в получении образования недостаточным детям и сиротам». Фух, еле выговорил, вот так вот тут принято именовать общественные организации. И неизвестно, что еще хуже, вот такое длинное или революционно сокращенное до какого-нибудь «Осодобрадета».

Варженевский сиял так, что его можно было использовать в качестве маяка или прожектора. Имел право, его заслуга – «Общество» придумал. Мы когда с первой колонией возились, мне многие говорили, что есть желание сделать пожертвование, только некуда. Ну, сейчас-то они и мне в руки пожертвуют, но лучше все по порядку и закону делать, вот наш юрист и расстарался, честь по чести зарегистрировал благотворительную организацию, и всех доброхотов туда направлял. Так и получилось у нас вполне приличное общество. Жена Петра Николаевича, жена Столыпина, пара фрейлин императрицы, жена принца Ольденбургского… Мужчины тоже были в немалом числе, но по традиции благотворительность была больше дамским делом.

На трибуну взобрался Феофан и принялся, как мне показалось, пересказывать всю Библию с самого начала. «Исаак родил Иакова, Иаков родил Иова…». Прямо по классике. И так голова пухнет, слушать совсем невозможно и я отключился и отдался воспоминаниям.

Дом, вернее, усадьбу для колонии сыскали на Песочной набережной Аптекарского острова.