– Ты зачем Петровскому понадобился? – интересуется Степан Николаевич. – Колись. Признание смягчает вину.

Ясно. Куратор не читал сегодняшнюю «Комсомолку».

– В Штаты хотят меня отправить. На учебу. По обмену.

– Да ладно!

– В Гарвард. Но в ЦК мою кандидатуру не утверждают. Сына Аджубея пихают.

– Вот твари…

– А к нам вместо меня Кеннеди-младший приедет.

– Не может быть! Сын этого, застреленного?

– Ага, у парня психическая травма, он в машине с отцом был. Мозги отца прямо на него попали. Вы тут с ним поаккуратнее.

Николаич прямо рот открыл. Простой – как две копейки.

– Мне говорили, он гамбургеры любит и картошку фри.

– Что это?

– Еда американская. Котлета с овощами между булками хлеба и жаренная в масле картошка.

– Ох беда… – куратор искренне расстроился. – Где ж мы ему такую еду-то найдем?? Картоху еще ладно, ее завались. А хамбургер? Надо на кухне спросить. Неужели котлету не смогут в хлеб запихнуть?

Нет, золотой у нас все-таки народ!

– Ладно, я побежал. А то Петровский без меня в ЦК уедет.

– Да, Леш, давай там пожестче… Нечего эту золотую молодежь пихать куда попало. Пусть в Штаты едут такие боевые хлопцы, как ты.

Под это пророческое напутствие я направился в сектор А, на девятый административный этаж. Здесь царил покой и порядок. Зайдя в заполненную наполовину приемную, я назвал свое имя. И тут же, вне очереди, был допущен к ректору. В кабинете находились два человека. Сам ректор и секретарь парткома МГУ Солодков Михаил Васильевич. Солодков массивен, медлителен, на пиджаке – орденские планки. Из-за переговорного стола вышел, руку пожал.

Ректор же больше похож на шарпея. Полностью лысый, морщинистый. Одет демократично – брюки, светлый пиджак. Галстука нет. Сидит за письменным столом, сжимает папку. Петровский и Солодков рассматривают меня, а я их.

Странный тандем. Михаил Васильевич – известный экономист, партийный лидер универа. Иван Георгиевич – талантливый администратор, математик. Очень много чего сделал для МГУ в частности и для советской науки в целом. Но при этом в партии не состоит, возглавляет в Верховном Совете СССР блок беспартийных. На что у него было, как говорили, разрешение аж самого Сталина. Вот, мол, посмотрите, беспартийные у нас могут занимать руководящие посты. Показуха.

– Так, так, так… Русин Алексей, – ректор открыл папку, начал ее просматривать. Похоже, что мое личное дело, – 1940 года рождения, третьекурсник факультета журналистики, служил в пограничных войсках, имеет медаль. Русский. Комсомолец…

Я переминался с ноги на ногу, разглядывал кабинет. М-да… Библиотеки Когана и Заславского отдыхают. В десятках дубовых шкафов Петровского находились тысячи томов. Отечественные книги, зарубежные, раритетные…

К ректору присоединяется Солодков. Просит присесть за переговорный стол, протерев очки, начинает форменный допрос. Сначала пробежался по биографии, потом дошел до родителей. Что-то себе записал. Дальше были дедушки и бабушки. Я не сразу понял, но потом догадался – ищет в биографии темные пятна. Репрессированных родственников, дворян… Не найдя ничего интересного, Солодков допрос прекращает. Смотрит зачетку. Удовлетворенно кивает – там одни пятерки.

– Характеристики у тебя хорошие, – ректор присаживается к нам. – Комсомольская организация тебя хвалит.

– Еще и вот это. – Солодков кладет на стол «Комсомолку» со статьей про меня. – Я говорил с Заславским, райкомом.