– То есть деньги, – закончил за меня Коган.

– Именно. Ими и займемся.

* * *

Не успел я закончить с парнями, как уже перед самой учебной аудиторией меня поймала высокая нескладная девушка с длинной русой косой. Одета она была точно так же, как и Оля-пылесос. Белый верх, черная длинная юбка. Голубые глаза смотрели на меня доверчиво, в руках «баскетболистка» держала большой белый лист ватмана.

– Вы Алексей Русин?

– Я. А вас как, красавица, зовут?

– Лена Антонина, – девушка замялась. – Я подруга Вики Селезневой. Она много про вас рассказывала.

– Я весь в смущении, – развожу руками.

– Я еще в комитете комсомола состою. У нас было собрание по подготовке вашего выступления послезавтра. Оля-пыле… ой, – Антонина стремительно краснеет, – Оля Быкова сказала приготовить плакат. – Мне демонстрируется пустой лист ватмана – И заметку в стенгазету.

– Хорошее дело, – одобрительно киваю.

– Как вас… тебя дать на плакате? Я хорошо рисую, могу изобразить твой портрет.

– Давай, я не против, – тоже перехожу на «ты».

– А как тебя представить? Комсомолец, поэт?

– Не просто поэт! – Вокруг нас останавливаются студенты, начинают прислушиваться. – Поэт-метеорит!

– Это как?? – Лена улыбается, не понимает.

– Обычные поэты как входили в литературу?

– Как?

– Долго и упорно. А я и мои последователи ворвутся в нее, словно метеориты!

Эх, если играть по-крупному – то ходить с козырей. Надо себя зарекомендовать.

Толпа вокруг становится еще больше. Кто-то выкрикивает: «Стихи, метеорит!»

Что же прочитать?! Мозг переходит в ускоренный режим, СЛОВО взвывает в голове.

– Что здесь происходит??

Из аудитории выглядывает преподаватель. Пожилой, сгорбленный мужчина в очках. Крупный нос, проплешина на голове. Слегка похож на будущего премьера Косыгина.

– Здравствуйте, Дитмар Эльяшевич! – здороваюсь с великим Розенталем. – Вот, читаю стихи.

– Слышу, – скрипит лингвист. – Что это за рифма «племен-знамен-времен»? Парная, перекрестная, сквозная?

– Не знаю.

Я растерялся. Рифма и правда не подходит ни к одному из перечисленных видов. Окружающие студенты смотрят на нас с интересом. Толпа стала еще больше.

– Тоже мне метеорит, – улыбается Розенталь. – Вот если бы ходил на консультации, знал бы. Заходи в аудиторию, сейчас начнем занятие. А вы расходитесь, – это уже толпе. – Будет вам послезавтра метеор и комета, и вся солнечная система впридачу.

Народ смеется. Я краснею. Похоже, мы так громко разговаривали с Антониной, что Розенталь все слышал в приоткрытую дверь.

После практической стилистики я собираюсь ехать на Моховую – печатать нетленку. Хрен там.

– Русин, к ректору! – В аудиторию заглядывает куратор курса. Пожилой мужчина, бывший военный, старшина. За три года имел с ним всего два разговора. Я отличник, поэтому ко мне нет вопросов по учебе. Активный комсомолец – нет вопросов и по общественной деятельности. Все разговоры свелись к армейским байкам. Я Степану Николаевичу смешные истории про пограничников и собак, он мне из своего фронтового прошлого: «А еще у нас был случай. Одного обозника насмерть убило упавшим мешком с горохом»… При этом мужик, мировой, реально болеет за студентов курса, помогает чем может.