Хотела бы я знать, где буду после этих «четырех взмахов ресниц»… Возможно, дальше, чем могу сейчас и предположить!

За два дня перед Пасхой приезжают Анна с Акселем, и однажды вечером, когда я самолично вызываюсь прополоть грядку с салатом и стою с лопаткой в руке посреди огородика Глории, у ворот останавливается серый автомобиль… «Лексус» Адриана. Лопатка выскальзывает у меня из рук и шлепается на любовно взлелеенный Глорией кустик салата, но я даже не обращаю на это внимание — я так истосковалась по хозяину этого автомобиля, что сердце едва не выскакивает из груди от самой перспективы скорого свидания с ним…

Замираю, ожидая его появления на садовой дорожке. Раз, два, три…

— Адриан! — робко взмахиваю рукой, едва он появляется в поле моего зрения.

— Шарлотта, — отзывается тот, и его искренняя улыбка почти сбивает меня с ног.

Он быстрым шагом направляется в мою сторону, и я с трудом сдерживаю жгучее желание броситься к нему на шею и утонуть в тепле крепких и нежных рук.

Как же я люблю тебя, Адриан Зельцер, понимаю с удесятеренной силой, стискивая руками края футболки, тем самым пресекая зуд в кончиках пальцев, который медленно перетекает по рукам все выше и выше…

Нет, с этим определенно надо что-то делать!

23 глава

23 глава.

— Я по вам очень скучала, — произношу с глубоким чувством и вижу, как что-то едва заметно вспыхивает в глубине Адриановых глаз. Правда, этот проблеск столь краток, что почти подобен миражу, мелькнувшему перед глазами изнывающего от жажды путника… А я, действительно, изнываю… от неопределенности! Нет ничего хуже этой изматывающей, доводящей до отчаяния неопределенности.

— Да и без тебя в доме было довольно тоскливо, — отзывается на мое нескромное признание Адриан. И я почти готова расцвести радостной улыбкой, как он добавляет: — Юлиан, уже приехал?

Упоминание этого имени мгновенно вызывает во мне раздражение, и я возмущенно осведомляюсь:

— Почему вы всегда переводите разговор на Юлиана? Я вам сто раз говорила, что мне нет до него никакого дела… — И, набрав в легкие побольше воздуха, решаюсь-таки выразить наболевшее: — И, если уж вы настолько недогадливы — хотя, видит бог, нужно быть полным болваном, чтобы не догадаться — я ВАС люблю, а не Юлиана! Зарубите себе на носу.

Собственное признание немного пугает меня: должно быть, я и хочу и боюсь одновременно услышать те слова, которыми этот упрямый мужчина может отозваться на мое признание, и по его утрированно бесстрастному лицу я прочитываю приговор своему сердцу, своему глупому, влюбленному сердцу, которое враз словно оледеневает.

— Шарлотта…

— Нет, — стремительно обрываю его, — не надо, не делайте вид, что вы не знали об этом. — Чувствую, как перехватывает горло от избытка нахлынувших чувств: — Думаете, я просто так поцеловала вас тем вечером? Думаете, я не могу разобраться в том, что чувствует мое собственное сердце? А оно между тем замирает каждый раз, стоит мне только увидеть вас… Я люблю вас и не стыжусь в этом признаться.

— Шарлотта… — Адриан смотрит то ли на меня, то ли сквозь меня — этот взгляд невозможно прочитать. Он как тайна за семью печатями, как чертов непрошибаемый сфинкс, которого хочется привести в чувство оплеухой… или поцелуем. Возможно, для таких как он, нужен особенный поцелуй любви! — Шарлотта, тебе не стоит говорить мне такие вещи… это неправильно.

— Почему? — выдыхаю с таким возмущением в голосе, что почти лишаюсь кислорода.