Сокровище Анриетты — частью в супнице, под кви­танциями об уплате за квартиру и свидетельством о бра­ке, частью — в глубине платяного шкафа, завернутое в старый корсет.

Когда она только училась хозяйничать, ей не хватило денег до конца месяца. Она об этом не забыла и не за­будет уже никогда.

Кроме того, она знает, что мужчины, в особенности из породы Сименонов, не думают о возможных катаст­рофах.

Муравьи, чтобы запастись пропитанием на зиму, та­щат на себе поклажу куда тяжелей, чем они сами, снуют без отдыха с утра до вечера, вызывая наше сочувствие.

Добыча Анриетты требует массу терпения, хитрости, плутовства, и все равно она ничтожна.

Например, утром на рынке, куда она ходит за ово­щами и фруктами, всегда можно поторговаться, здесь выгадать одно су, там два сантима. Еще два су выгады-ваются, если отказаться от поездки на трамвае. В теп­лом вкусном аромате кондитерской «Озэ», куда меня во­дят по четвергам полакомиться пирожным с кремом, Ан-риетта ослепительно улыбается продавцу:

— Нет, благодарю, только малышу. Я сейчас совер­шенно сыта.

Еще десять сантимов!

А если мясник утром в благодушном настроении бес­платно отдаст нам мозговую косточку — к сокровищу прибавляются еще пять сантимов.

С течением времени все эти сантимы превращаются в пятифранковую монету.

Сперва эти монетки достоинством в пять- франков слу­жили своеобразной страховкой на случай катастрофы: что нас ждет, если Дезире вдруг заболеет или попадет под трамвай? Но постепенно у них появляется вполне оп­ределенное назначение.

Можно.ли винить мою маму в цинизме? Вечером она вздыхает, хватаясь за поясницу:

—   Спина болит. Трудно с двумя детьми сразу. Зани­маюсь Кристианом, а сама только и думаю, вдруг Жорж в это время что-нибудь натворит.

—   Давай отдадим Жоржа в детский сад.

В своем ослеплении Дезире ничего не понимает. Он не знает, что не далее как сегодня на площади Конгресса, убаюкивая моего брата в коляске, Анриетта посматрива­ла на дом,  принадлежащий даме в голубом  пеньюаре.

Начинать следует совсем скромно, скажем, с трех комнат. Одна получше — в нее поставить дубовую ме­бель, купленную после свадьбы, и гардероб с двумя зер­калами. И сдавать эту комнату не дешевле, чем за три­дцать франков в месяц. Для двух других, по двадцать франков, можно подобрать обстановку на распродажах.

Отныне наш квартал для Анриетты уже не просто квартал близ площади Конгресса. Студенты, которых так много на улицах, не простые прохожие.

Анриетта на каждой улице высматривает дома, где сдают комнаты студентам.

С невинным видом совершает она первые шаги в за­думанном направлении.

—   Это у вас русские снимают, госпожа Коллар?

—   Двое русских и один румын.

—   Румын — такой высокий, элегантный брюнет?

—   Еще бы ему не быть элегантным! У него родители богачи, присылают ему двести — триста франков в ме­сяц. И он все-таки ухитряется делать долги. Но я за него не  беспокоюсь.  Русские — те  победней.  У одного  мать прислуга, он живет на пятьдесят франков в месяц.

—   А где же они питаются?

Анриетта — с виду воплощенное простодушие — жад­но ловит каждое слово.

В секрет посвящены только Валери и госпожа Коллар.

— Надо  бы  поискать,  где  сдается  небольшой  дом.
Одно из главных препятствий устранено:  я  хожу в детский сад, к славной доброй сестре Адонии.

Нас, малышей, двадцать или тридцать; родители при­водят нас утром, и сестра Адония, коротенькая, зато не­описуемо толстая, тотчас берет каждого под свое крыло.

Сестра Адония — белолицая, нежная, мягкая, вся как будто съедобная.