Перед дверью в антресоли она медлит, наверняка бо­рясь с искушением пойти на попятный: на полу перед дверью стоит ее ваза с цветами. Там же валяется портрет Валери — он был повешен в комнату ради золоченой рамки.

—  Что такое?

—      Откройте на минутку, мадемуазель Фрида. Дверь на задвижке. С какой стати запираться? Мож­но подумать, что дом внушает жилице недоверие.

Дверь приотворяется.  На столе,  среди   медицинских учебников,  мама  видит  початый  кусок хлеба  и  надку­шенное яйцо вкрутую.

—      Простите, я подумала... Взяла на себя смелость...
Черные глаза сурово в упор смотрят на дымящийся бульон в чашке.

—   Это еще что?

—   Я решила, что капелька горячего бульона...

—   Вас что, просили о чем-нибудь?

—     Но в вашем  возрасте, да  если еще учиться,  не­пременно нужно...

У Фриды исхудалое лицо аскета.

—   Я сама знаю, что мне нужно.

—   Я  позволила  себе поставить к вам  цветы,  чтобы немножко оживить вашу комнату.

—   Терпеть не могу цветы. А насчет портрета — нена­вижу,   когда   перед   глазами   торчат  лица   незнакомых людей.

—   Прошу прощения! Дело в том, что это моя подруга.

—   Ваша, но не моя. Кстати, уберите заодно все эти ненужные вещи.

Она имеет в виду салфетки и безделушки, которыми Анриетта, как любая хозяйка, украсила комнату, чтоб было повеселей и поуютней.

—   Вы питаетесь не в семейном пансионе?

—   Я питаюсь там, где мне угодно.

Ей ничуть не стыдно за ломоть хлеба и крутое яйцо на столе.

—   Позвольте хотя бы предложить вам чашечку кофе?

—   Мне не надо кофе.

«Она слишком гордая, — утешает себя Анриетта. — Русские вообще такие».

Она ретируется с улыбкой и, спустившись вниз, ду­мает о фотографии за рамкой зеркала.

До сих пор она считала, что студент, а уж тем паче студентка, — это непременно дети богатых родителей: кто же еще в силах оплатить образование сына или дочери!

Так обстоит дело в Бельгии. Могла ли Анриетта пред­положить, что там, в России...

Мать Фриды — толстуха с фотографии — явно дере­венская, неотесанная женщина. А уж эта их деревянная лачуга...

В два часа в замке поворачивается ключ. Пришел Де-зире.   Анриетта   хватает  лежавшие   на   столе   цветы  и поспешно швыряет их в огонь. Как прикажете объяс­нить мужу появление цветов? Для себя мы их не поку­паем. Маме не хочется признаваться, что какая-то там пятнадцатифранковая квартирантка...

Эта Фрида... Молодая девушка, а похоже, нарочно старается себя обезобразить. Скромный белый воротни­чок на платье — и тот сделал бы ее помиловиднее. И прическу выбрала себе самую что ни на есть строгую и совсем не к лицу. И не улыбнется никогда. Никакой лю­безности. Цветов не любит. Что у нее на уме, то и на язы­ке. А ведь сделать приятное людям так нетрудно!

Она не ходит в ресторан, обед ее состоит из крутого яйца. Пьет воду из-под крана. И все же когда-нибудь станет врачом.

Анриетта не предчувствует, что это еще не вся прав­да, и долго не будет знать, что на все про все Фрида получает почтовым переводом пятьдесят франков в месяц и на эти пятьдесят франков ей нужно снимать квартиру, одеваться, есть и, кроме того, покупать или брать напрокат учебники, платить за обучение в университете...

Для Анриетты жилец — это некто заведомо богаче, чем она сама.