Кабак, куда он направлялся, находился в центре города и гордо именовался «Рюмочная № 1». Яр бывал здесь пару раз и мог точно сказать, что она не отличается от сотни других подобных заведений – мутные стопки, поцарапанные тарелки, белый свет, каменный пол и линялые кухонные занавески на окнах. Здесь гордились тем, что кроме обычной закуски подают жареные пельмени, но их даже поклонники дешевой водки и настоек опасались брать. Пиво было дерьмовым, но чуть лучше водки, настойки были хуже не только водки, но и аптечного боярышника. Кабак и кабак.

Яр немного поплутал во дворах, пытаясь найти вход, и наконец увидел тускло светящуюся в тумане зеленую вывеску.

Виталик был уже там. Стоял у столика в углу и мрачно разглядывал пластиковую солонку.

Яр увидел его и выругался про себя – мальчишка был маленький, лохматый и с таким испуганным лицом, словно не понимал, как вообще сюда попал.

Бывшая одноклассница Яра, Нюрочка, была отвратительно жалостливой и работала в милиции. Он до конца не хотел к ней обращаться, чтобы не видеть, как сочувственно скривится ее красивое круглое личико, но выбора не осталось: собственное расследование окончательно зашло в тупик.

«Мне бы контакты кого то, кто Чикатилой этим занимается, – ласково говорил он часто кивающей Нюрочке. – Хорошо бы помоложе… Нет нет, ты что, Нюр, ну не собираюсь я никого бить, когда я кого бил». И она дала ему контакты вот этого недоразумения – служебную фотографию и адрес рюмочной, где он бывал по пятницам. «Ты, Ярик, только осторожнее с ним, он хороший, – ворковала она. – Правда правда, старается, ты не думай, что убийцу не ищут – ищут! Еще как. А Виталик такой… чувствительный. Совсем пить не умеет, а вот как расследование началось – каждую неделю идет и три рюмки выпивает. Ну что ты ржешь, ему хватает, его с одной то сразу развозит!»

Виталик в синеватом свете казался совсем заморышем. Он встретился с Яром глазами, и всего несколько секунд на его лице читалось сомнение.

– Я с вами разговаривать не буду, – неожиданно низким и спокойным голосом отрезал он.

Яр удивился. До того, как мальчишка заговорил, казалось, что он вот вот расплачется.

– Я не журналист, – осторожно сказал он. Делать вид, что он пришел сюда просто выпить, явно было бесполезно.

– Я знаю, кто вы. Мой коллега у вас заявление не принял, а я говорил, что нужно.

Яр прислушался к дремавшей в душе злобе – и не почувствовал ничего.

– А я думаю нам будет полезно поговорить, – он показал женщине за стойкой три, а потом два пальца, не отводя взгляда от Виталика.

– Хочешь рассказать мне, что я плохо работаю? Поделиться подозрениями? А знаешь, мужик, катись ка ты на хрен. Я работы на работе нажрался по самое вот, – он рубанул ладонью по выступающему кадыку. – Это у тебя твоя девчонка единственная и неповторимая, а у нас кроме твоего маньяка знаешь сколько еще геморроя? Сраный бардак, вчера девчонку изнасиловали и прирезали, неделю назад пятеро нажрались как свиньи, проснулись – в коридоре мужик без башки валяется, а сегодня знаешь, куда меня послали? В школу! Потому что я вечно крайний, потому что журналисты меня любят, и детишки меня любят, охренеть, какое счастье. В школу послали, рассказывать детишкам, почему жрать водку – это плохо, а я не могу, я уже сам с трудом понимаю, почему это плохо, и не пошло бы оно в жопу все, а, мужик?!

Яр слегка ошалел от этого потока, но, понимающе кивая, подставил мальчишке рюмку. Тот пил уже не глядя и не закусывая.

– Вот ты, – Виталик ткнул в него скрюченным пальцем. – Вот ты! Думаешь, один такой? Вас, мстителей недотраханных, не меньше десятка по городу носится, а знаешь, чем все кончается? Потом таких, как ты, – он снова ткнул в Яра пальцем, – в кустах с проломленной башкой находят, – мальчишка глупо хихикнул.