– Я тоже хочу знать, – тихо сказал Яр, подвигая пятую рюмку. – Думаю, мы до весны его не увидим.

– Почему это?

– Вода холодная, – осторожно сказал Яр. – В газетах писали, что он хочет, чтобы красиво было, а осенью вода ледяная и грязная, кровь не так течет и цвет не тот.

– Херня это все, – Виталик заговорщицки поманил его пальцем и подался вперед, чуть не перевернув последнюю рюмку. – Он ночью убивает, похер ему на цвет. И вообще нихера он не любит, понял? Потому что их много!

– Кого их? – Яр послушно удивился и пододвинул ему уцелевшую рюмку.

– Маньяков! Криминалисты говорят, что один, а я думаю херня это все, лишь бы виноватого быстрее назначить. Венки то разные все, а, что скажешь? У меня подружка в цветочном работает, говорит – сразу видно, что разные люди собирали. И как он… как ему удается…

Он раздраженно пощелкал пальцами и замолчал.

Яр хотел принести еще водки, но посмотрел на мальчишку и понял, что ему точно хватит. Глаза у него были стеклянные и стоял он так тяжело опираясь на стол, что стало понятно, что стоит ему лишиться опоры – он упадет.

– Как ему удается что?

– Приводить их на мост. Девчонки, почти все, кроме первой, скорее всего, ему доверяли. Первая вообще отличается – знаешь? Она не такая. Там другое… с ней по другому. А? Слыхал? Я служебную информацию не разглашаю, – сурово закончил он, и сознание в его глазах окончательно погасло.

Яр вздохнул, положил на стойку купюру и подхватил Виталика под локоть. Они вышли из рюмочной. Туман по прежнему укрывал улицы, воздух по прежнему пах рекой, а разговор не принес почти никаких результатов. Яр, вздохнув, одним глотком допил остатки спирта, который подливал в водку.

…

Виталик смог объяснить, где живет, и Яр довел его до дверей. Ему было жаль мальчика – его ждало очень паршивое утро. Если позвонят с работы – еще более паршивое. Но что поделать, у Яра в последнее время таким было каждое утро.

Он дождался, пока с той стороны щелкнет замок, и тут же забыл о Виталике и его будущем похмелье.

Ничего, кроме пьяных домыслов, он не узнал. Да и версия с группой преступников ему не нравилась – Яр считал, что слаженно работающие маньяки бывают только в американских триллерах и книгах в мягких обложках, которые он иногда покупал в палатках у вокзала. В умного, эстетствующего маньяка он верил с трудом – очень уж не вписывались в окружающую панельную действительность девушки в белых венках. Но верил, потому что девушки были.

А вот в то, что маньяков несколько, не верил.

«Мы просто собираемся. Разговариваем, пьем, в карты играем, песни поем», – вспомнил он слова Яны и усмехнулся. Представил, как Алиса, сидя в кресле, сосредоточенно плетет венок, а Яна угощает отравленным пирогом ничего не подозревающую блондинку.

Мысль о Яне оказалась цепкой. С тех пор, как не стало Рады, как то разом не стало и общих друзей. Яр долгие месяцы жил в прохладном, отрезвляющем одиночестве – его мать при каждой встрече начинала причитать, друзей не осталось, даже соседи отводили глаза и здоровались как то смущенно, будто ждали, что он вот вот забьется в припадке. В конце концов он почти перестал выходить на общую кухню, на работе ограничивался «добрым утром» и «до завтра», по пятницам «до понедельника», а матери звонил раз в неделю, в одно и то же время. Он поймал себя на том, что, набирая номер, задерживает дыхание, словно перед прыжком в воду.

Яр никогда не отличался общительностью, но чувствовал, как горе прессуется где то в груди и затылке, делает кровь густой, а мысли – медленными.