Алиса вздрогнула и отложила гитару, а Яр вдруг вспомнил последние строчки: «дареные лошадки разбрелись на заре, на все четыре стороны – попробуй поймай».

Попробуй поймай. Попробуй.

А ведь это была настоящая панихида. По мертвой девушке и реке, которая ее забрала.

Сгустился желтый свет, помутнели значки и потускнел вымпел. Пиво выдохлось, а глаза сидящих за столом будто подернулись пленкой.

Яна провела рукой по лицу и забрала у Алисы гитару. Положила на колени и выбила по корпусу короткий ритм. Потом перевернула, зачем то потерлась носом о гриф, положила струнами вниз и процедила:

– Не догонишь – не поймаешь. Не догнал – не воровали.

Яр заметил, как Лем закатил глаза и отвернулся. Яна не пела – читала текст, выстукивая ритм по корпусу.

Словно песня звучала во сне.

Словно кто то во сне пытался прочитать заговор, но не мог вспомнить слова.

«Попробуй поймай», – и Алиса чужими словами отзвенела по струнам свою потерю. «Не догонишь – не поймаешь», – зло отвечала Яна, и в ее песне звучало эхо всех, чьи имена смыло водой.

– Гори гори ясно, чтобы не погасло!

Яр закрыл глаза и позволил искаженному ритму и злым словам вести его куда то далеко, в тишину и бесчувствие. Он был пьян, он очень устал и был разочарован. Почти жалел, что пришел, но живые голоса, музыка, крепкий кофе и алкоголь прогоняли то, что он заливал водкой и осенней темнотой на том мосту. И Яр позволил им прогонять.

Позволил, на миг отпустил сознание – и отчетливо ощутил чей то взгляд. Кто то смотрел из темноты коридора прямо ему в затылок. Из окна пахнуло речной водой, на мгновение вымывшей сигаретный дым.

– Гори гори ясно…

Если обернуться – он увидит только темный коридор. Яр знал это, потому сам запер дверь изнутри и некому там появиться. Но он не оборачивался.

– … погасло…

Ведь если обернуться – чувство исчезнет. Оборвется короткий, разбавленный явью сон, в котором будут только живые люди.

– … погасло!

«Рада?»

Чьи то пальцы скользнули под ворот его свитера. Теплые тонкие пальцы.

– На дороге я валялась, грязь слезами разбавляла! Разорвали нову юбку, да заткнули ею рот! – ввинтились в сон истерические нотки.

– Хватит! – не выдержал Лем и положил ладонь на корпус, заглушив следующий аккорд.

Ощущение присутствия исчезло. Яр нехотя открыл глаза и сон растворился, смытый золотистым домашним светом.

– Не нравится? – хрипло прошептала Яна. – И что мне делать, если они…

– Помолчи, – тихо сказал Лем. – Или хочешь об этом поговорить?

Над столом висела тишина и сигаретный дым. Никакого запаха воды. Никаких взглядов в затылок. Яна смотрела Лему в глаза, все еще сжимая гитару, и Яру показалось, что она вот вот вцепится ему в лицо.

Алиса задумчиво разглядывала бутылку, Лена куда то исчезла, а Володя сидел, закрыв глаза, и делал вид, что это его не касается.

Яра не знал, что мучило Яну, кроме смерти сестры, и не считал, что имеет право спрашивать. Не похоже, чтобы Яна хотела об этом говорить. Она хотела об этом спеть.

– Отдай ей гитару, – миролюбиво посоветовал он.

– Не лезь, – прошипел Лем. – Ты ничего не знаешь.

– Вот и послушаю.

Лем не убирал руку с грифа, только с ненавистью таращился на Яра.

В тишине раздался щелчок, а за ним первые аккорды «Light My Fire». Яр обернулся.

Лена стояла в коридоре, сжимая магнитофон. Она медленно подошла и поставила его в центр стола.

Яна разжала руки. Лем отвел глаза.

Яр забрал гитару и поставил рядом с собой.

Глава 4.