– Ну мало ли что ты ментам сказал. – Яр запер дверь. – Кто же говорит ментам правду. И разве они вообще умеют вопросы задавать?.. Вот этот, смотри. – Он сунул ему под нос фотографию Артура.

– Э!..

Договорить он не успел. Яр как раз вспомнил дурацкую методичку, которая обещала научить его нравиться людям и заводить друзей. Очень важен ненавязчивый тактильный контакт, умеренная открытость и взаимное осознание перспектив дальнейшего общения. Поэтому он положил руку мужчине на плечо и сказал:

– Я ее замуж успел позвать, она согласиться успела. Она на рояле когда играла – умереть можно было, так красиво. Будто сердце вытаскивала и между струн зажимала. А потом этот гондон ее убил. Я когда его найду – тоже кой чего между струнами зажму, но видишь, цветочки уже расцвели и водичка почти согрелась – заткнись по хорошему – а все проблемы начинаются, когда водичка согревается. Менты то небось тюрягой пугали, а? А чего ее, этой тюряги бояться. Я вот давно перестал.

– Сюда только девчонка ездила. – Он даже не пытался вырваться, только говорить стал размеренно и тихо. – Иногда мужик с ней появлялся – раза два три всего. Всегда с какими то сумками, коробками.

– Машина была у него?

– Была. Белая, с квадратной мордой. В последний раз без машины был.

– И куда он потом исчезал?

– Не знаю. Менты спрашивали, и им так сказал, и тебе вот говорю, потому что правда это.

– Вот это где? – Яр сунул ему под нос страницу из книги. – Есть у вас изба похожая? Может, не синяя.

– Ты спроси чего попроще!

– На берегу, может, домишко какой нибудь стоит? И чтобы церковь было видно.

– Ну есть дом у речки. Только там не живет никто, фундамент подмывает, все стены прогнили, окна выбили давно. Короче, этот твой там бы жить не смог. Там еще свалка рядом.

– Это ты тоже ментам сказал?

– Да они не спрашивали…

Яр разжал руку. Щелкнул выключателем. Лампочки в старой люстре несколько раз мигнули, но зажглись.

– Спасибо. Починили.

…

Яна ввалилась в квартиру Леси и даже не сразу сообразила, что не пришлось звонить и стучать – дверь была открыта.

Леси дома не было. И телефона ее тоже не было, только на трельяже стоял какой то раритет с обрезанным проводом.

Яна медленно подняла трубку – у нее слишком сильно дрожали руки – и с мазохистским наслаждением вслушалась в тишину, поселившуюся в динамике.

– Всех известий – п. здец, да весна началась, – хрипло сообщила она, прежде чем бросить трубку на пластиковый рычаг.

Они познакомились сразу после смерти Рады. Яна тогда искала подопечных не по мостам, а по группам поддержки и кризисным центрам – их по городу набралось несколько штук, но люди быстро перестали туда ходить. Только в один центр, при церкви ходили чаще, но там Яне не были рады.

Леся Яне тоже не обрадовалась. Не захотела приходить к ней домой, не прельстилась открытой дверью, но несколько раз звонила ночью, пьяная, напуганная и всегда простывшая. Яна подарила ей оберег и не видела ее много месяцев.

Пока Леся не приперлась к ней со своими фотографиями и не начала говорить.

Яна медленно заперла за собой дверь. Проверила, чтобы все шторы были задернуты.

– Что мне делать? – спросила она у трех своих лиц. А потом сложила створки трельяжа, и теперь у нее не осталось ни одного отражения. Только она сама – теряющая имя, со стекающим на окровавленный воротник лицом и бесстрастной любовью.

У нее еще оставался шанс все исправить. Нужно было стучать к соседям, кричать про пожар, бить стекла. И рассказать правду, в конце концов.