Яна стояла, спрятав руки в карманы и пытаясь поймать озябшими пальцами тепло. Тепла в карманах не было. Были крошки табака и пара монет.

– А я вас жду, – вдруг улыбнулась она.

– Очень зря, – буркнула Яна. – Я приношу несчастья.

– Я люблю несчастья. У меня такая работа.

– Вы похоронный агент?

– Я веду криминальную хронику в журнале «Вслух».

И Яна ее тут же вспомнила.

– Вы – Нора Любецки, – заявила Яна. – Вы пишите хорошие статьи.

Действительно, хорошие. Некоторые висели у Яны на стене. Нора писала холодно и отстраненно, но именно в ее холоде слышалось больше всего злости. А еще она звала убитых по именам.

– Юля проходила у меня практику год назад. Я хотела сказать вам, что она была невероятно талантливая девочка, мы близко общались и я видела в ней надежду журналистики, но вообще то мы разговаривали три раза, а в редакции Юля пила кофе и стреляла сигареты.

Яна знала, что дальше скажет Нора. Знала, зачем она ее ждала, и о чем хочет попросить. Нора еще не сказала – а Яна уже знала, и у нее было несколько секунд на то, чтобы обдумать ответ.

– Я хочу о вас написать.

– Потому что новых убийств нет, а материал нужен? – спросила Яна резче, чем хотела.

– Истории неважно, какой человек ее рассказывает и что у него за мотивы, – пожала плечами Нора. – Вы же не станете осуждать меня за то, что я оплачиваю коммуналку гонорарами за статьи об убийстве вашей сестры. Зато Вету помнят. И может, когда нибудь мои материалы помогут поймать того, кто ее убил.

Яна хотела огрызнуться, а потом вспомнила, что она тоже оплачивает коммуналку раздавая людям истории. И еще вспомнила, как именно у нее появился прокат, в котором она может раздавать истории и стучать в бубен.

– Домой к себе не пущу, – предупредила Яна.

– Я не хочу писать о вашем доме, я хочу писать о вас, – уточнила Нора. – Вы ведь владеете прокатом на Блюхера?

Яна метнула быстрый взгляд на тележку и медленно кивнула. «Владеете», а не «работаете». Значит, Нора успела что то о ней узнать.

– Да.

– Мы можем встретиться там и поговорить о прокате?

– О прокате… – пробормотала Яна. – О прокате, наверное, мы можем поговорить.

– Отлично! Завтра в три часа вы будете на месте?

Яна молча кивнула. Нора улыбнулась, взмахнула рукой – фиолетовый росчерк на белом снегу – и, кажется, собиралась попрощаться, но Яна ее перебила:

– Почему вы не зовете убитых девушек «Офелиями»?

– У них были имена, – Нора перестала улыбаться и опустила руку. – Мертвых должны помнить живыми, а «Офелия» – имя для мертвой женщины.

Яна рассеянно улыбнулась. Нора говорила правильно и нравилась Яне. Но вдруг холод словно пролился из ее карманов, пальцы онемели, а в сознании мигнули апельсиновым светом все окна, горящие в слепой синеве, ощерились все черные перила мостов и забурлила вся мутная речная вода. Словно зажегся след, медный и раскаленный. Цепочка следов – вот мужчина и женщина выходят из переулка, поднимаются на мост и подходят к месту, где стоит Нора. Вот цепочка теряет звенья – дальше идет один человек, и его шаги словно впечатаны в выстуженный камень. Яна видела этот след и могла поклясться, что Нора тоже его видит.

И когда Яна сделала следующий вдох, она уже словно была другим человеком.

Яна начала говорить слова, которых давно никому не говорила и не собиралась говорить никогда:

– Он убивает на мостах, потому что мост – это граница. Между миром живых и миром мертвых протекает река, и иногда через эту реку удается построить мост.