Тело паука щерилось острыми краями руны Хагал, рядом неотвратимая петля Ансуз. Рядом с Берканой, означающей Нору, – перевернутая Турисаз. Здесь было и предвестие предательства, и расплата, и гнев. Очень много гнева было в темных вишневых косточках на старом бархате.

Она медленно набросила на руны край тряпки. Перемешала их, свернула в узел и сунула под прилавок.

– Вы скоро получите повышение и будете жить долго и счастливо, если не забудете, что нужно остерегаться черных собак, – сообщила Яна.

– Отлично, – улыбнулась Нора. – Вы давно здесь работаете?

– Почти год, – ответила Яна. – Я открыла прокат незадолго до смерти Веты. Сейчас дают кредиты под очень лояльные проценты.

– И прокат приносит прибыль?

Яна молча выдвинула ящик кассы, в котором болталась мятая пятидесятирублевая купюра.

– Может, вы напишете хорошую статью, и люди начнут ходить чаще, – обворожительно улыбнулась Яна. – Не забудьте написать, что у меня много дублей редких фильмов, и я готова их продавать. А еще я устраиваю показы.

– Но год назад повсюду уже продавались диски, – заметила Нора. – Я, как и многие другие, считаю, что будущее принадлежит DVD.

– Люди привыкли к прокатам, – безмятежно улыбнулась Яна. – Я посоветую фильм, достану редкую кассету и не возьму много денег. Я погадаю, сварю кофе и включу кино для ночного показа. Ни один домашний проигрыватель…

Яна ворковала, с нежностью гладя прилавок и бросая влюбленные взгляды на пустую кассу. Показывала развешенные на стенах старые афиши и репродукции Климта. Зажигала свечи и лампы в красных абажурах, а потом гасила их. Она видела, что Нора скучает, но продолжала пичкать ее уютной ложью так же, как пичкала себя ночными фильмами и виноградным коктейлем. Лишь бы медный след никуда не привел. Лишь бы Нора выпустила свою статью и больше никогда не появилась в ее жизни.

Но Нора слушала.

Скучала, но взгляд у нее был серым и цепким. Она слышала, что Яна говорит правду, но не знала, зачем она ее говорит. И этот вопрос явно интересовал ее больше, чем рассказы про коллекцию Годара.

Нора еще что то знала, но Яна никак не могла понять, что именно.

Пусть Нора уйдет. Пусть сделает Яну героиней истории вроде «Мечтателей» Бертолуччи и уйдет. Яна готова ради этого ходить по прокату голой и курить, стряхивая пепел на пол.

– Видели «Мечтателей»? Я смотрела в кино восемь раз, мечтаю достать запись…

Только пусть наконец уйдет.

Дрожал в красно золотом полумраке медный след – опустишь глаза и найдешь.

Но она не уходила. Задавала вопросы, улыбалась, трогала ее афиши, колокольчики и свечи. Смотрела, и взгляд у нее был ледяной, как речная вода.

И взгляд у нее был как у Веты, когда она в последний раз смотрела Яне в глаза.

– Я не мечтаю открыть еще один прокат, этот бы не закрылся, – сказала она и тут же, не меняя интонации, продолжила: – смерть придет, и глаза у нее – твои.

– Что?..

– Я здесь сдаю истории внаем, Нора, – глухо сказала Яна. – А тебе подарю. Ты ведь пришла послушать сказку – слушай. Жили на свете две сестры.

Лица у девочек были одинаковые, такие одинаковые, что никто не мог отличить, и глаза у обеих – отраженное в живой воде небо. Только у одной душа была черней, чем самая долгая ночь, но у другой доставало мудрости в душу сестре не заглядывать. Хочешь слушать дальше? Вижу, что хочешь.

Не спорили сестры из за лент и булавок, не спорили из за цветов, что приносили те, кто искал их любви. Дешевы были булавки и дешевы были цветы – надевала одна платье сестры, да волосы так же расчесывала и те, кто приносил им вербейник и левкои не угадывали обмана.