Яна хотела. А теперь стояла, опустив руки, и вишневые косточки раскатились у нее под ногами, и тряпка валялась рядом, похожая на пятно засохшей крови.

Яна знала, кого забрала Смерть. И знала, почему.

И неподъемна была эта ноша.

Глава 8. Другое солнце

Нора приехала к бару «Пантафа» за час до встречи с Яром. Снег, только вчера пленкой затянувший тротуары, превратился в холодные черные лужи. На черных мокрых ветвях застыли бурые и алые пятна листьев, небо было голубым, рыжее солнце размывала сизая дымка догорающих осенних костров, а Норе все еще мерещилась тающая опиумная сладость благовоний притона Яны.

Она не могла себе ответить, в какой момент начала всерьез воспринимать хозяйку умирающего проката. Яна была такой, как описывал Яр – три кружевные юбки, полосатые гетры и кружевной воротник, перегар, виноградный ароматизатор, пропитавший одежду вишневый сигаретный дым и грушево кофейные духи. Тонкие губы в черной помаде, слишком много подводки и туши на глазах – она одевалась, красилась, вела себя и даже пахла как пятнадцатилетняя школьница, слушающая на кладбищах «Лакримозу». Ее почти невозможно было воспринимать серьезно. Но у нее был плохой взгляд – сначала показалось, что затравленный, но потом Нора поняла, что Яна просто устала и почему то ее боится. Но потом она перестала бояться, и к концу встречи во взгляде тлело злорадство.

Нора слушала благостное правдивое вранье, которым ее пичкала Яна, глотала кофе, которым приходилось его запивать, разглядывала афиши и кассеты, и совсем ей не верила. Но в один момент – еще до того, как она начала рассказывать сказку – Нора почувствовала, что Яна увлеклась и запуталась. Когда говорила о Такеши Китано.

Нора объехала все городские прокаты и даже заехала в видеосеть, но единственный экземпляр «Кукол» был у Яны. Нора не расстроилась. Попросила коллегу взять ей кассету, и целый вечер потратила на пеструю меланхолию фильма. Ей понравилась идея с веревкой и не понравилось все остальное. Но она была уверена, что Яна назвала первый попавшийся фильм – у нее на лице отразилось секундное удивление от собственного ответа. Нора ценила то, что вырывается из подсознания.

Когда она увидела синие кадры с мостом, поставила фильм на паузу и зачем то сделала несколько снимков. Было жаль тратить на это пленку, но кассету придется вернуть, а синюю ночь, мост и три фарфоровых лица ей зачем то хотелось сохранить.

Но сейчас она бродила у бара, как уставшая цепная собака вокруг будки, не потому что ей пришлось смотреть фильм, который ей не понравился и не мог понравиться, и не потому что Яна, забывшись, сказала что то важное. Почему – Нора сама не знала. Грязь чавкала под ребристыми подошвами ботинок, и ледяная вода просачивалась сквозь швы, хотя ботинки были новыми и дорогими. Нора чувствовала себя простывшей и совершенно сбитой с толку.

Опиумная сладость благовоний. Красный свет, дрожащий на красных шторах, духота, пыль на стеллажах. Слишком взрослая для своего образа хозяйка со злорадным взглядом и черными кривящимися губами. Проклятый прокат, проклятая сказка.

Нора зябко повела плечами и зашла в бар. Села за стойку, стянула мокрые перчатки и мокрый берет. В баре пахло хлоркой, полиролью, сигаретным дымом, алкоголем, сиропами. И благовониями.

Бармен подтолкнул к ней карточку меню, и Нора наугад ткнула в первую попавшуюся травяную настойку. Не хотелось напиваться перед встречей с Яром, но она решила, что лучше встретит его захмелевшей, чем нервной и напуганной.

Чем? Прокатом? Фарфоровыми лицами, которые беззвучно смеялись с экрана?

С Яром она познакомилась месяц назад. Он встретил ее вечером у редакции, и Нора сразу ему обрадовалась. Потому что Яр был огромным, небритым, с хвостом спутанных русых волос, а бурые пятна на старой кожаной куртке слишком напоминали кровь.