Лем был моложе Яны почти на три года, смотрел на всех как на дерьмо и умел на удивление мерзко ухмыляться. Яна сразу поняла, что он – отличный парень и с ним есть о чем поговорить.

Позже она узнала, что он учится «в университете», работает «на работе», а живет, разумеется, «дома». Кроме этих трех, в общем то не таких уж важных вещей, Яна знала о Леме очень много.

Например, что «Лем» вовсе не прозвище, а сокращение от «Лемара». Он даже паспорт показал. Его мать уступила отцу, назвала сына в честь Ленина и Маркса во времена, когда эти имена уже потеряли всякую власть. Даже отца Лема они не удержали – он сбежал через два года после рождения сына.

Лем вдруг прервал ритуальную тираду и отнял успокаивающе прохладную ладонь от затылка Яны.

– Видела интервью с его матерью?

– С чьей? – обиженно спросила Яна. Она хотела, чтобы он дальше рассказывал ей про чакры и гладил по голове.

– Твоего найденыша. Мама. Воскресный выпуск, тетка в синем свитере.

И она вспомнила – растерянная женщина в вязанной шали. У нее так отвратительно искренне дрожали тонкие губы, когда она рассказывала о сыне, который тяжело переживает потерю и не хочет ни с кем делиться.

– И что?

– Она сказала, что он ищет убийцу.

– Пусть ищет.

– А что будет, если найдет?

Яна отстранилась. Опустила ноги на холодный пол, зябко повела плечами.

– Разве будет не здорово? – прошептала она. – Разве мы все этого не хотим?

– Это будет здорово, если это сделает кто то другой. Володя, например, он безобидный. Помнишь, что еще сказала та женщина?

– Что Яр пьет?..

– Что она за него боится. А знаешь, почему?

– Потому что она его мать?

– Яна, не будь дурой. Он найдет убийцу, кем бы он ни был, и оторвет ему башку на том самом месте, где найдет. А кого потом будут таскать на допросы? «Какие у вас были отношения, как вы познакомились, чем это вы занимались такой дружной компанией, а не планировали ли вы убийство?» А потом они всё узнают, Яна.

Лем говорил лениво, перемежая слова с короткими затяжками. Лицо у него было равнодушное, глаза полуприкрыты. Он ее не жалел – предупреждал.

Яне не хотелось ходить на допросы. Ей не нравились желто серые комнаты, колючие глаза следователей и въедливые запахи хлорки и старой мебели. Она поежилась и положила голову Лему на плечо.

Хуже будет только если «они» «всё» узнают.

Он встречал ее после каждого допроса. Когда ей раз за разом приходилось рассказывать, в каких они с сестрой были отношениях, с кем Вета дружила, чем увлекалась. А еще, конечно, приходилось рассказывать про свадьбу. И про прокат.

Про свадьбу говорить хотелось меньше всего. В конце концов Яна собрала остатки самообладания и разрыдалась. Сказала, что устала, что в газетах фотографию не напечатали, но почему то у всех есть снимки ее мертвой сестры. Даже призналась, что представляет, что это ее выловили из реки.

Тогда от нее отстали, а Лем отпаивал ее коньяком, раскладывал Таро на маленьком журнальном столике и показывал ей раз за разом ложащегося на место сигнификатора перевернутого Повешенного – казалось, парень по женски надевает ботинок. Лем говорил, что это очень хороший знак, и что если бы он висел вниз головой – вот это было бы плохо, а так – так хорошо. Яна знала, что все наоборот, но благодарно кивала и пила его коньяк.

– Но ты его уже никуда не денешь, да, дружочек? – со вздохом спросил Лем.

Она мотнула головой.

– Тогда пойдем гулять. Или в прокат смотреть кино.