– Проблема в том, Элизабет…

– Пожалуйста, называйте меня Лиз, меня все так называют.

– Хорошо. Так вот, Лиз, проблема в том, что мы не знаем, какую роль играла Люси в преступлениях мужа. Она утверждает, что ничего не помнит. Мы пытаемся выяснить, знала ли она что‑либо о его делах и, если да, в какой степени была в них вовлечена.

– Да это несерьезно! Линда – преступница? Да я уверена, что если она сама такое испытала…

– Я понимаю, вам это кажется невероятным, Лиз, но люди, над которыми издевались, часто сами становятся насильниками. Это общеизвестный факт. Сексуальное насилие, причинение боли, пытки – печальный перечень их преступлений. Исследованиями подтверждено, что такие дети впоследствии сами подвергали насилию младших родственников или соседей.

– Но только не Линда!

– У нас нет такой уверенности. Вот потому я и задаю вам вопросы, пытаясь создать ее психологический профиль.

– Я уже говорила, что она была спокойной, жизнерадостной. Остальные дети, казалось, подчиняются ей.

– Они боялись ее?

– Не могу сказать с уверенностью, но у меня сложилось такое впечатление. Они слушались ее беспрекословно.

– А что‑нибудь еще о личных качествах Люси?

– Дайте подумать… даже и не знаю. Она была скрытным ребенком. Примите во внимание еще и то, что дети были потрясены расследованием и расставанием с родителями. Их жизнь была адом, но это был свой, семейный ад. Линда казалась доброй, но, как и большинство детей, она при случае могла проявлять жестокость.

– Вот как?

– Я не имею в виду отрывание крыльев у мух и подобные штучки, – уточнила Элизабет.

– Модели поведения в раннем возрасте могут быть полезны в дальнейших исследованиях, но я всегда думала, что их значение преувеличено. Я и сама однажды оторвала крылья мухе – из простого любопытства. А в чем проявилась жестокость Люси?

– Ну например, когда мы подбирали детям приемных родителей. Невозможно было отдать всех братьев и сестер в одну семью, поэтому нам пришлось их разлучить. Для нас самым важным было то, чтобы каждый ребенок оказался в хорошей семье, где его окружили бы заботой и любовью. Я помню, что Лора, младшая сестренка Линды, была просто потрясена, а та… лишь холодно сказала ей, что нужно привыкнуть. Бедная девочка долго рыдала, и мы не могли ее успокоить.

– Ну и где она оказалась?

– Лора? Мне помнится, что в какой‑то семье в Гулле. Прошло много времени, так что простите, если я что‑то забыла или перепутала.

– Разумеется. А вы можете сказать, как сложились судьбы остальных детей?

– Нет, к сожалению, вскоре после этого я перешла на другую работу. Я часто жалела об этом, но…

– Больше ничего не припомните?

Элизабет встала и снова взялась за утюг:

– Да нет, вроде рассказала вам все, что знаю.

Дженни встала, вынула из бумажника визитку и протянула Элизабет:

– Если вдруг вспомните что‑то еще…

Элизабет внимательно прочитала визитку и ответила:

– Да, конечно. Буду рада оказаться вам полезной.

По ней не видно, думала Дженни, когда совершала сложные маневры, выезжая с заполненной парковки. Ей показалось, что она вынудила Элизабет Белл погрузиться в воспоминания, о которых она с радостью предпочла бы забыть. И Дженни не могла ее за это осудить. Она не была уверена, удастся ли ей узнать что‑нибудь важное, кроме подтверждения факта, что в подвале дома в Олдертхорпе были найдены сатанинские атрибуты.