Во время поездки она думала о Бэнксе и пришла к заключению, что он несчастен. Но в чем причина его несчастья, она не знала. Кроме беременности Сандры, новость о которой ошеломила его, все остальное было приятным и безоблачным: карьера на подъеме, симпатичная молодая подруга.

А если как раз Энни и делала Бэнкса несчастным? Он никогда не был искренним, рассказывая об их отношениях. Дженни была склонна приписывать это осторожности и скрытности, когда дело касалось его личной жизни и переживаний – впрочем, этим он не отличался от большинства мужчин, – но его смущение в такие минуты было, по всей видимости, совершенно искренним.

Дженни ничем не могла ему помочь. Она помнила, какое разочарование испытала она в прошлом году, когда Бэнкс, приняв ее приглашение отобедать, не смог прийти и даже не сразу позвонил. Дженни тогда ждала его в своем самом обольстительном шелковом одеянии, в духовом шкафу томилась duck à l’orange, она была готова снова пойти на риск и ждала, ждала. Наконец он позвонил. Его вызвали на захват заложника. Конечно, причина была уважительная, но даже это не смогло утешить ее. После этого случая они вели себя более осмотрительно и никто не желал рисковать и договариваться о встрече из боязни, что намеченное может сорваться, но она по‑прежнему волновалась за Бэнкса – в этом Дженни не могла себе не признаться, – она все еще любила его.

Пустынной равнине, казалось, не будет конца. «Ну как, черт возьми, можно жить в такой скучной глухомани?» – размышляла Дженни. И тут она увидела дорожный указатель с надписью: «Олдертхорп – ½ мили» – и поехала по ведущей под уклон немощеной дороге, надеясь, что никто не соберется двинуться на машине ей навстречу. Пространство проглядывалось на много миль – деревья в поле зрения легко можно пересчитать по пальцам, – и она без труда заметит каждого, кто выходит из деревушки, в которую она направлялась.

Этой полмили, казалось, не будет конца – она медленно ехала по грунтовой дороге. Наконец впереди показались несколько стоящих рядом домов и в открытое окно проник запах моря, хотя его было еще не видно. Проехав еще немного, Дженни свернула налево, на мощенную камнем улицу, по одной стороне которой стояли бунгало, а по другой – ряды типовых кирпичных домов. Она увидела небольшое почтовое отделение под одной крышей с магазином, где продавалось всё. На фасаде была укреплена веревка, на ней трепыхались на ветру газеты. Чуть поодаль стояли лавки зеленщика и мясника, приземистое здание молитвенного дома евангелистов и убогого вида паб с вывеской «Лорд Нельсон» – вот, пожалуй, и все.

Дженни остановила машину за голубым «ситроеном», припаркованным возле почтового отделения, и, выходя из машины, заметила, как во всех выходящих на дорогу окнах дернулись занавески – множество любопытных глаз уперлось ей в спину, когда она входила в дверь. Никто сюда не ходит – так, ей казалось, думали эти люди. – Что ей здесь надо? Дженни чувствовала себя, словно очутилась в одной из оживших старых сказок, в месте, где время остановилось, и от этого испытывала какое‑то необъяснимое чувство, будто в реальном далеком мире о ней тоже все забыли. Глупость какая! – встряхнула Дженни головой, но все‑таки чувствовала дрожь во всем теле, хотя вроде согрелась в машине.

Колокольчик над ее головой звякнул – она подумала, что последний посетитель переступал порог этого магазина еще до ее рождения, – увидела пирамиду жестянок с леденцами рядом с вешалкой для обувных шнурков, над ними – полку с готовыми лекарственными средствами. На этажерке были выставлены поздравительные открытки, рядом громоздились коробочки с полудюймовыми гвоздями и банки со сгущенным молоком без сахара. Пахло какой‑то заплесневелой тухлятиной и одновременно фруктами – наверно, грушевым драже, предположила Дженни, – а проникающий с улицы тусклый свет, падая на прилавок, словно покрывал его скатертью из светлых и темных полос.