В крышах зияли дыры, дверные и оконные проемы были забиты досками. Во многих местах на стенах были видны граффити, сделанные краской из баллончиков: «ГНИТЬ ВАМ В АДУ», «ВЕРНИТЕ КАЗНЬ ЧЕРЕЗ ПОВЕШЕНИЕ», были и простые, трогательные надписи: «КЭТЛИН, МЫ ТЕБЯ НЕ ЗАБУДЕМ». Дженни растрогалась, но чувствовала себя при этом, как если бы подглядывала за живущими в деревне людьми.
Сад зарос сорняками и кустарником, но она пробралась сквозь густые заросли и подошла вплотную к дому. Рассмотреть хоть что‑нибудь было невозможно: доски, которыми были забиты двери и окна, плотно прилегали друг к другу. В этом доме, подумала Дженни, Люси Пэйн и ее братьев и сестер насиловали, унижали, мучили и пытали одному Богу известно сколько лет, пока смерть Кэтлин Мюррей не привела полицию к этой двери. Теперь, стоя перед развалинами, Дженни почувствовала разочарование; такое же чувство возникло у нее, когда она спустилась в подвал дома на Хилл‑стрит. Она ничем не могла помочь или хотя бы объяснить творившийся здесь ужас.
Она постояла у забитой двери и пошла вокруг здания. Сад на заднем дворе зарос намного гуще, чем перед входом. Грязная провисшая бельевая веревка еще болталась между двумя ржавыми столбами в зарослях кустарника.
Повернувшись, чтобы идти обратно, Дженни споткнулась, подумала, о корень, но, когда раздвинула ветви и стебли, увидела игрушечного медвежонка. Он был таким истрепанным, грязным, словно пролежал здесь все девять лет, а до этого принадлежал кому‑то из олдертхорпских детей, хотя Дженни была уверена, что это не так. Полиция должна была вывезти отсюда все, имеющее отношение к расследованию, значит, медвежонка принес кто‑то из местных ребятишек – в подарок детям, которые жили здесь раньше. Когда она подняла мокрую игрушку, почувствовала, что из прорехи в спине медвежонка на руку переползают мелкие жучки. Дженни отбросила игрушку, брезгливо смахнула жучков и быстрым шагом направилась к деревне. Она еще раньше решила постучаться к ближайшим соседям Годвинов и Мюрреев, спросить о подробностях жизни преступных семейств, но женщины в магазине сообщили ей достаточно, чтобы она отправилась прямо в Изингтон – поговорить с Морин Несбит.
– Ну что, Люси, начнем? – Бэнкс включил магнитофон.
На этот раз для допроса была выбрана более привлекательная комната, и, кроме Люси и Джулии Форд, Бэнкс пригласил еще констебля Джекмен, которая не принимала непосредственного участия в расследовании, но ему было интересно по окончании допроса узнать ее мнение о Люси.
– Ничего не имею против, – ответила Люси покорным, но обиженным тоном.
Она выглядела усталой – еще не вполне пришла в себя после проведенной в камере ночи, подумал Бэнкс. По словам дежурного офицера, она попросила не выключать в камере свет, поэтому, должно быть, и не выспалась.
– Надеюсь, у вас нет нареканий на условия? – галантно поинтересовался Бэнкс.
– С чего вдруг такая забота?
– Люси, вы напрасно думаете, что я хотел причинить вам неудобства.
– Не беспокойтесь. Я в полном порядке.
Джулия Форд постучала кончиками пальцев по стеклу своих часов:
– Может быть, приступим к делу, инспектор?
Бэнкс внимательно посмотрел на Люси:
– Для начала немного поговорим о вашем прошлом, не возражаете?
– А какое это имеет отношение к делу, которым мы занимаемся? – вмешалась Джулия Форд.
– Если вы позволите мне задать вопросы, то, скорее всего, найдете ответ и на ваш вопрос.
– Это доставляет страдания моей клиентке…
– A‑а, Люси страдает? А родители пяти убитых девушек, по‑вашему, пребывают в полном душевном покое?
– Это неуместное сравнение, – возразила Джулия. – Люси не имеет к этому никакого отношения. |