– Так у нас нет никаких улик, подтверждающих ее причастность к убийству тех девочек.

– Да неужто вы не понимаете? – с мольбой в голосе обратилась к нему Кэнди. – Она такая же, как он. Они делали все вместе. Вдвоем.

– Кэнди, я понимаю, что вам, вероятно, потребовалось немало мужества, чтобы прийти сюда, но ваш рассказ не может ничего изменить. Мы не можем арестовать ее…

– Вы хотите сказать, по заявлению какой‑то проститутки?

– Я не собирался говорить ничего подобного. Вы согласитесь со мной, если выслушаете и обдумаете то, что я скажу. Вам заплатили за услуги. Они не причинили вам никакой боли кроме той, которую вы согласились терпеть. Сама ваша профессия предполагает некоторый риск. Вы понимаете, Кэнди?

– Но этот случай меняет дело?

– Да. Для меня. Но мы имеем дело с фактами, уликами. Я не сомневаюсь в правдивости ваших слов, но, даже имей мы запись вашей встречи на видео, это не подтвердило бы, что она убийца.

Кэнди, недолго помолчав, сказала:

– А они снимали на видео. Я видела камеру. Они были уверены, что я не замечу за занавеской, но я слышала какое‑то жужжание, а потом, когда встала в туалет, разглядела ее: в занавеске была проделана дырочка.

– Мы не нашли никакого видео в их доме, Кэнди.

Но тот факт, что Кэнди видела камеру, заинтересовал Бэнкса. И снова он стал терзаться вопросом: где могут быть камера и кассеты?

– Стало быть, все зря? Мой приход к вам?

– Совсем нет.

– Да нет, зря. Вы не собираетесь ничего делать. Она так же виновна, как и он, а вы выпустили ее…

– Кэнди, то, что она участвовала в половом акте в качестве третьего партнера, не переводит ее в категорию убийц. Это не улика.

– Так найдите улики.

Бэнкс вздохнул.

– Зачем вы пришли сюда? – спросил он. – Послушайте, вы, девушки, никогда добровольно не приходите в полицию, чтобы помочь нам.

– Как понимать ваши слова «вы, девушки». Вы опять меня осуждаете?

– Кэнди, вы же сами сообщили, что вы проститутка. Вы продаете секс. Я не осуждаю вашу профессию, просто хочу знать истинную причину вашего прихода.

Она внимательно посмотрела на него, и Бэнкс разглядел в ее глазах столько житейской мудрости и… насмешки над ним, что ли… что ему захотелось употребить все свое красноречие, чтобы убедить Кэнди поступить в университет и получить диплом. Но… нет. Глаза потухли, выражение лица изменилось, стало печальным.

– Вы правы насчет моей «профессии», как вы назвали мое занятие, – сказала она. – Это очень рискованное дело. Риск подхватить дурную болезнь, подцепить нежелательного клиента – от которого тошнит. Такое случается постоянно. А бывает кое‑что и похуже. Это наша жизнь. Эти хотя бы заплатили. – Кэнди подалась вперед. – Но когда я прочитала в газетах о том, что вы нашли в подвале… – Она слегка вздрогнула и передернула костлявыми плечиками. – Девушки пропали, – продолжила она, – их хотя бы нашли. А если пропадут такие, как я, их и искать не будут.

Бэнкс попытался возразить ей, но она отмахнулась:

– Ой, вы, конечно, скажете, что для вас не имеет значения, кого изнасиловали, избили или убили. Но случись кому‑нибудь залезть в трусики школьницы, вы всё перевернете, но найдете того, кто на это осмелился. Но если это будет девушка вроде меня… ну… как бы это помягче‑то… для вас это вряд ли задача первостепенной важности. Ведь так?

– Если в ваших словах и есть правда, Кэнди, то на это есть причины, – ответил Бэнкс.