Бэнкс вздохнул:

– Ну ладно. Веди ее.

Констебль снова ухмыльнулся, и его голова исчезла, однако в воздухе как будто остался осязаемый след, смахивающей на улыбку Чеширского кота. Через несколько секунд Бэнкс увидел то, что вызывало неудержимое веселье констебля.

Она чуть слышно постучала в дверь, потом открыла ее так медленно, что петли вывели жалобную мелодию, и вот, наконец, предстала перед Бэнксом. При росте не более пяти футов она, казалось, ничего не весила – была настолько худой, словно от рождения страдала хроническим отвращением к пище. Пронзительно‑красный цвет губной помады и лака для ногтей резко контрастировал с почти прозрачной бледностью ее кожи и утонченными чертами лица. При взгляде на них возникала мысль, что они сделаны из фарфора, а затем аккуратно приклеены к круглому, как луна, лицу, а может, просто нарисованы на нем. Она прижимала сумочку из золоченой парчи к ярко‑зеленой, короткой кофточке‑накидке, чуть прикрывавшей груди, казавшиеся пупырышками на гусиной коже, несмотря на имеющийся на них бюстгальтер. Ниже кофточки‑накидки гостья демонстрировала обнаженный бледный живот, пупок с болтающимся кольцом; с бедер свисала мини‑юбка, сшитая из искусственной кожи. На ней не было колготок, и ее белые тощие ноги были обуты в туфли на толстой литой платформе с высоким каблуком – казалось, будто она передвигается на ходулях. На лице Бэнкс разглядел явный страх и волнение, в то время как ее удивительно приятные сине‑голубые глаза неустанно шарили по всему, что находилось в кабинете.

Бэнкс поначалу принял ее за проститутку, подсевшую на героин, но следов от уколов на ее руках не разглядел. Однако это вовсе не означало, что она не сидит на каком‑то другом наркотике, и конечно же не свидетельствовало о том, что она не проститутка. Ведь, помимо иглы, существует еще масса различных способов введения наркотиков в организм. Что‑то в ней напомнило ему дочь главного констебля Риддла, Эмили, но, приглядевшись, Бэнкс понял: просто все девушки подобного типа похожи на сидевших на героине модельных див, что несколько лет назад покоряли мир.

– Так вы и есть тот самый? – спросила она.

– Который это?

– Ну, который руководит. Я просила о встрече с самым главным.

– Да, это я. Назначен им за все мои грехи, – ответил Бэнкс.

– Что?

– Не обращайте внимания. Садитесь.

Она медленно, словно опасаясь чего‑то, опустилась на стул. Глаза продолжали без устали бегать по кабинету, как будто она боялась, что сейчас внезапно появится кто‑то страшный и накрепко привяжет ее к стулу. Бэнкс не сомневался, что решение прийти сюда далось ей очень нелегко.

– Чай? Кофе? – спросил он.

Она подняла на него удивленные глаза:

– Э… да. Пожалуйста. Если можно, кофе.

– Какой?

– Что?

– Я спрашиваю, с чем пьете кофе? Какой вам заказать?

– С молоком и много сахара, – ответила она с удивлением, как будто иного кофе на свете не существовало.

Бэнкс, попросив по телефону приготовить два кофе – для него черный, – поднял глаза на странную гостью:

– Как вас зовут?

– Кэнди.

– А по‑настоящему?

– Что? А чем вам не нравится это имя?

– Нет‑нет. Кэнди так Кэнди. Вы прежде бывали в полицейском участке?

Тонкие черты лица Кэнди исказились от страха.

– А зачем?

– Да вы не волнуйтесь. Так принято спрашивать.

Она попыталась улыбнуться, но слабая улыбка быстро сползла с лица, будто и не было.

– Да… мне как‑то тревожно, что ли…

– Успокойтесь. Я же вас не съем.

«Что я говорю?» – спохватился Бэнкс, заметив плотоядный, понимающий взгляд, которым вспыхнули ее глаза.