— Почему?

— Потому что это уже была умирающая девочка. Её худобу я даже описать не смогу — слов таких нет.

— Дамиен… — у меня ком в горле. — Я представляю, каково тебе было!

— Да… Сейчас я и сам не понимаю, как смог это сделать. Особенно теперь, когда знаю, КАК всё должно быть.

Он прижимает меня крепче к себе. Обхватывает обеими руками, укладывая подбородок на мою макушку.

— Я тебя никому и ничему не отдам… Никогда! Слышишь?

— Угу, — киваю головой, проглатывая слёзы.

Я не ревную.

— Ты из-за неё так долго ни с кем не встречался? — выдаю внезапную догадку.

— Нет, не из-за неё. И я встречался. Просто не относился к этому серьёзно.

— Почему?

Дамиен молчит. Проходит время, достаточное, чтобы забыть вопрос, и вдруг я чувствую нежное касание его пальцев на сгибе моей руки: он ведёт долгую линию к плечу и шёпотом сообщает у самого моего уха:

— Я всегда ждал тебя…

Без тени иронии, без намёка на насмешку.

Глава 49. Опиум всегда с тобой

Мы пометили один другого. Да, дошло и до этого. Смешно вспоминать, больно думать.

Наш взаимный росчерк на телах друг друга принял образ красного цветка, и уж не знаю, случайно ли, нет, но им оказался мак.

Сей определённо детский, но одновременно взрослый акт не был спланированным мероприятием: всё вышло спонтанно, как собственно, и происходит большая часть людских безумств.

Июль, жара, лето и День Рождения Рона. Разумеется, именины таких персонажей не отмечаются за столом в окружении дражайших сердцу родственников и близких друзей, не жарятся сосиски на заднем дворе, не надуваются шары и не развешиваются транспаранты.

Дамиен и друзья подарили Рону ночь на яхте. Самая оторванная вечеринка, где больше сотни обкуренных, пьяных героев, вчерашних школьников, ныне юридически взрослых и свободных от надзора людей отмечали девятнадцатилетие своего друга (или не друга, а так пару раз в одной компании пересекались, или: «А! Это тот чувак, который с Блэйдом!») и пробовали на вкус свободу.

В тот вечер святым не был никто: даже те, кто до этого момента никогда не пробовал спиртного, без раздумий бросились в котёл общей истерии. И мы с Дамиеном тоже: танцевали, шутили, пили, обнимались, снова пили, танцевали, шутили и целовались, пока не наступило утро.

А дома, лёжа в постели, уставшие, вымотанные, частично протрезвевшие, но, всё же, не до конца, почти синхронно врезались в идею:

— У тебя есть фантазии? — спрашивает.

— Эротические? — смеюсь, целуя его подбородок.

— Даааа… — тянет, зарываясь носом в моей груди.

— Если я скажу «нет», ты повесишь на меня ярлык «скучно», а если скажу «да»… не знаю, чем это может закончиться! — мурлычу.

— Ты знаешь, чем… сладкая моя, ты всегда знаешь…

Дамиен размяк, отпустил себя, отправил парусник своих желаний в свободное плавание, запретив сценаристу любые препятствия.

Его поцелуи — ткань, одевающая моё нагое тело. Но любимое его место, самое загадочное из всех — точка посередине моей груди. Она доступна ему почти всегда, не важно, в белье я или нет.

— Ты расскажешь мне свои фантазии? — шепчет всё в то же поработившее его место. — Расскажешь, когда захочешь, чтобы я их исполнил, — поднимается выше, чтобы видеть мои глаза.

Только теперь я замечаю, вернее, чувствую его большой палец, поглаживающий цветок на моём запястье.