Затем факел погас.

Солнце поднялось розовой сферой на поразительно голубом небе, и день сразу же стал жарким. Всю ночь Хенсон просидел над телом Смолла, наставив свою винтовку на связанного Уилсона. Ни он, ни Уилсон не говорили и не спали. Уилсон был не в состоянии сделать почти ничего, связанный Хенсоном так туго, как только это было возможно, а сам Хенсон находился в такой черной и яростной лихорадке, что все, что он мог сделать — это сдержаться не опустошить весь заряд винтовки в человека, хотя Уилсон находился в беспомощном положение.

В течение ночи Хэнсон прислушался, ожидая возвращения Билли, или скрытного повторного появления Кэннона. Для подготовки к таковому, он развел небольшой костер в середине тропы и окружил его со всех сторон грязью, так чтобы тот не распространялся, потом оттащил тело Смолла и Уилсона в джунгли, где они сейчас и сидели. Хенсон, пылая местью и пульсирующей болью от ран, и ожидая возвращения Билли или нападения Кэннона, расположился таким образом, чтобы он мог видеть огонь, и если Кэннон собирался вернуться с убийственными намерениями, то будет явно виден в свете костра, Хенсон надеялся заметить этого человека в пределах досягаемости и убить его. Это было все, о чем он мог думать. Кэннон и Уилсон были ответственны за множество страданий, они заслуживали того, чтобы умереть.

Джин была потеряна, а теперь и Билли был в джунглях, ища Кэннона, а возможно даже мертв от руки Кэннона, как Кэннон умертвил Смолла. Уилсон и Кэннон — это они инициировали все дела, что пошли не так.

Смолл. Да благословит его Бог. Без его вмешательства, он и Билли все еще были бы заложниками. А возможно, и мертвыми. Кэннон был, конечно, более склонен к убийствам, но Уилсон был лишь незначительно лучше него.

Эти, так сказать, заметки на полях были всем, что удерживало Хенсона от того, чтобы выпустить пулю в сердце Уилсона и поведать Богу, что тот умер.

Так что, когда настала глубокая ночь, Хенсон в темноте, время от времени слышал какое-то движение, а также и несколько винтовочных выстрелов. Несмотря на то, что у Билли была винтовка, Хенсон боялся за него. Он ждал, что Кэннон вот-вот вернется, но тот не появлялся. А однажды леопард прошел очень близко к нему.

Хэнсон смог увидеть его желтые глаза, светящиеся в темноте, как демонические лампы. Глаза наблюдали за ними в течение длительного времени, и Хэнсон стал настолько встревожен под их пристальным взглядом, что уже собрался пустить пулю между ними, но не смог заставить себя убить животное, даже если это была самой большой угрозой — пристально глядящий желтоглазый демон. Он смог бы более легко убить Кэннона и Уилсона, чем животное, которое он не собирался есть.

Всю ночь Хенсон боялся заснуть, в ожидании, что враг может подкрасться к нему и уложить его, но он зря беспокоился. Ученый был настолько заряжен страхом, ненавистью и разочарованием, что не чувствовал себя сонным вообще.

Он часто думал о Джин. У него было мало надежды, что она осталась жива. Если бы она была захвачена, а не убита сразу, то у её похитителей для нее полагалось что-то особенное, и Хэнсон обнаружил к своему ужасу, что мог представить себе множество вариантов, ни один из которых не был утешительным.

Он никогда не должен был позволять ей приезжать сюда. Это была его вина. Все это. Смерть Смолла. Вероятная смерть Ханта. Носильщики, умерщвленные штормом или захваченные в плен. Билли там, в джунглях, возможно, тоже уже мертвый от руки Кэннона.

И Тарзан. Смолл сказал, что Тарзан был жив, но, возможно, он сказал это, чтобы позлить Кэннона. Для того чтобы заставить его думать, что вещи происходят не совсем по его плану.

Это было ошибкой. Тарзан, живой или мертвый, был больным местом Кэннона, и вероятность того, что он мог быть жив, загнала Кэннона в гнев.