Это было ошибкой. Тарзан, живой или мертвый, был больным местом Кэннона, и вероятность того, что он мог быть жив, загнала Кэннона в гнев. Бешенство, ставшее результатом того, что он перерезал Смоллу горло.

При мысли об этом сейчас, палец Хенсона вспотел на спусковом крючке винтовки. Он хотел, чтобы Уилсон заплатил. Ему также хотелось, чтобы и Кэннон заплатил. И Уилсон, хотя тот и так был здесь. Это было бы так легко. Одно маленькое нажатие. Один выстрел. И все было бы кончено. Человек выбыл из популяции.

Это было так заманчиво.

Хенсон посмотрел на бедного Смолла. Ранний утренний свет усилился, и ученый смог увидеть ужасную рану в горле Смолла. Рана была покрыта мухами, каждая из которых боролась за свое место. Муравьи ползали по лицу Смолла и его открытым глазам. Хенсон вспомнил последние слова Смолла и вдруг понял их.

Смолл не хотел умирать, или оставаться здесь, в джунглях, в одном нижнем белье. В каком-то смысле, это была глупая вещь, о которой не следовало беспокоиться, но в другом, это являлось последним желанием умершего сохранить свое достоинство.

Хенсон встал, возвышаясь над Уилсоном, и винтовкой ткнул в его голову. Уилсон посмотрел на него.

— Хорошо, — сказал Уилсон. — Продолжай. Ты ждал всю ночь. Продолжай. Брось уже размышлять и просто сделай это.

Хенсон помолчал в течение долгого момента. — Это слишком легко, — сказал он наконец. — Это то, что я хочу, но это слишком просто. Я собираюсь освободить тебя, и хочу, чтобы ты отдал свои штаны Смоллу поносить.

Уилсон внимательно поднял взгляд на Хенсона. — Чего-чего?

— Ты слышал меня, — сказал Хенсон. — Я собираюсь развязать тебя. Снимай штаны. Если ты попытаешься бежать, я наделаю в тебе полно дыр. Мне бы это только понравилось. Понял?

— Этот мужик уже мертв. Для чего ему нужны штаны?

— Потому что он не хотел умирать так, и я не хочу, чтобы он лежал в таком виде.

— Он уже покрыт муравьями. Эта вещь не для него. Голос Хенсона был столь же резким, как бритва. — Это важно для меня. Перевернись на живот.

Уилсон перекатился на живот. Хенсон использовал нож, который он взял из поклажи, и освободил руки и ноги Уилсона. Он отступил назад и указал своей винтовкой. — Ты снимешь их, или нет, — сказал Хенсон. — Так или иначе, я надену их на Смолла.

— У меня есть дополнительные штаны в той поклаже, что ты нес, — вспомнил Уилсон. — Возьми ему эту пару. Я думаю, что, возможно, они и так принадлежали ему или тому второму парню. В любом случае. Как там его? Хант?

— Нет, — сказал Хенсон. — Ты снимешь свои. Снимай рубашку, тоже.

Уилсон снял штаны и рубашку и бросил их Хенсону.

— Хорошо, — сказал Хенсон. — Теперь сядь.

Уилсон, одетый только нижнее белье и обувь, сделал так, как ему было приказано. Хенсон собрал разрезанные части веревки. Их было еще достаточно, чтобы связать Уилсона снова. Он бросил Уилсону длинный кусок веревки. — Свяжи себе ноги. Я проверю, чтобы ты сделал это правильно. Если ты этого не сделаешь, я не буду доволен.

— Ну, если есть в мире одна вещь, которую я хочу, — сказал Уилсон сквозь стиснутые зубы, так это сделать тебя счастливым. Я живу только лишь для того чтобы сделать тебя счастливым.

— Хорошо, — сказал Хенсон. — Это действительно хорошо.

Уилсон связал свои ноги вместе. Хенсон приказал ему, перевернуться на его живот, что тот и сделал. Хенсон тщательно связал руки Уилсона за спиной, а затем поднял Уилсона на ноги и привязал их к его рукам.

Хенсон очень осторожно смахнул мух и муравьев прочь со Смолла, натянул штаны на неподвижное тело, и закрыл его глаза с применением значительных усилий.