— Нет… Я… отдыхаю.

— Вот и прекрасно! Сегодня вечером у нас состоится небольшая пирушка. Я попросил Боджентля почитать стихи из его последней работы. Он пообещал придумать что-нибудь легкое и остроумное. Надеюсь, вам понравится.

Хокмун обратил внимание, что глаза графа Брасса наблюдали за ним довольно внимательно, хотя его отношение нельзя было охарактеризовать другим словом, хроме сердечного. Мог ли граф Брасс подозревать о его настоящей миссии? Граф был знаменит своей мудростью и умением разбираться в людях. Но уж если характер Хокмуна привел в смущение самого барона Калана, то точно так же он должен был подействовать и на графа Брасса. Хокмун решил, что бояться ему нечего. Он позволил Ийссельде увести себя в Замок.

* * *

В тот вечер был дан банкет, и все лучшее, что было только в Замке, появилось на столах. Вокруг стола сидели несколько высокопоставленных горожан Камарга, пять-шесть известных быководов и несколько тореадоров, включая и оправившегося от ран Махтана Джастила, чью жизнь спас граф Брасс. Рыба и дичь, красное и белое мясо, всевозможные овощи, вина разных сортов, эль, множество деликатесных соусов и гарниров заполнили стол. По правую руку графа Брасса сидел Дориан Хокмун, а по левую — Махтан Джастил, ставший героем сезона этого года. Джастил открыто восхищался графом и обращался к нему с таким уважением, что было заметно, что графу Брассу иной раз становится неловко. Рядом с Хокмуном сидела Ийссельда, а напротив нее — Боджентль. По другую сторону стола сидел старый Зонзак Экарэ, знаменитый из всех быководов, одетый в тяжелые меха. Лица его почти не было видно из-за огромной седой бороды и густой шапки волос. Он много ел, много пил и много смеялся.

Когда пиршество закончилось и подали фрукты и сладкое вместе с жирным камаргским сыром, перед каждым гостем поставили по три оплетенные бутылки с разным вином, небольшой кувшин пива и большой кубок для питья. Перед Ийссельдой поставили всего одну бутылку и маленькую рюмочку, хотя до сих пор она пила наравне с мужчинами, а сейчас не пожелала пить.

Вино несколько затуманило мозг Хокмуна, и поэтому он выглядел более или менее человечно. Один или два раза он даже улыбнулся, и хоть и не отвечал на шутки, но и не портил никому настроения своим обычным хмурым видом.

Имя Боджентля прозвучало в зале, громко провозглашенное графом Брассом.

— Боджентль! А как же баллада, которую вы нам обещали?

Улыбаясь, Боджентль поднялся со своего места, лицо у него было такое же раскрасневшееся, как и у всех остальных, от обилия хорошего вина и прекрасной еды.

— Я назвал свою балладу «Император Глаукома» и надеюсь, она вас развлечет, — произнес он и принялся нараспев, как это делают поэты, выговаривать следующее:

Граф Брасс внимательно смотрел на странное выражение лица Боджентля, и у него самого на губах играла сухая усмешка. Тем временем поэт говорил с большим остроумием, всячески приукрашивая сложный ритм своих стихов. Хокмун оглядел людей, сидящих за столом, и заметил, что кое-кто улыбался, а кое-кто выглядел весьма удивленным, несмотря на выпитое в большом количестве вино. Хокмун не улыбался, но и не хмурился. Ийссельда наклонилась к нему и что-то прошептала, но он даже не услышал.

— О чем это он говорит? — фыркнул фон Вилак.

— Какие-то старинные термины, — кивнул Зонзак Экарэ, — еще до Трагического Тысячелетия.

— Я предпочел бы обычную военную песню.

Зонзак Экарэ приложил палец к губам, почти не видным из-за бороды, чтобы друг его замолчал, а Боджентль тем временем разливался соловьем:

Хокмун почти не разбирал слов, но ритм оказывал на него странное действие.