Я сидел рядом с Прасковьей и, когда спиртное освободило от излишней стеснительности, нечаянно положил руку на ее теплое бедро. Почему это случилось, сказать трудно, скорее всего, она попала туда случайно из-за тусклого свечного освещения. Девушка вздрогнула от прикосновения и переложила руку со своей ноги на мое собственное колено. Я вопросительно на нее посмотрел, она встретила взгляд и отрицательно покачала головой. Мне осталось обидеться, пожать плечами и ненадолго подчиниться.

    Наши тайные маневры остались незамеченными. Отношения рынды с Аксиньей вполне определились, так что им не было смысла затевать друг с другом подобные игры. Поэтому пока мы возились под столом, они наслаждались сытной пищей с голодным азартом очень молодых людей.

    В конце концов, упорство оказалось вознаграждено, и моя рука упокоилась на том месте, куда вначале опустилась, а Прасковья перестала обращать на нее внимания. Руке было удивительно приятно и уютно на теплом упругом бедре, но мне остальному от этого досталось так мало, что, форсируя предстоящее событие, я даже попытался свернуть празднество, мотивируя тем, что устал, завтра рано вставать, а Ване ночью стоять на посту. Однако троица так запротестовала, что пришлось смириться и ограничиться лишь тайной нежных прикосновений.

    Ребята пили сладкое вино, болтали, смеялись, а я вспомнил замечательное стихотворение замечательного американского поэта девятнадцатого века Уолта Уитмена, прикрыл глаза и попытался восстановить его в памяти.

    Запружены реки мои, и это причиняет мне боль,

    Нечто есть у меня, без чего я был бы ничто,

    Это хочу я прославить, хотя бы стоял меж людей одиноко,

    Голосом зычным моим я воспеваю фаллос,

    Я пою песню зачатий,

    Я пою песню тех, кто спит в одной постели

    О неодолимая страсть!

    О взаимное притяжение тел!

    Для каждого тела свое манящее, влекущее тело!

    И для вашего тела - свое, оно доставляет вам

    счастье больше всего остального!

    Ради того, что ночью и днем, голодное гложет меня,

    Ради мгновений зачатия, ради этих застенчивых болей

    я и воспеваю их…

    Стихотворение было длинное, я не все смог вспомнить, напрягался, подбирая утерянные слова, и совсем выпал из общения. Очнулся только тогда, когда за столом замолчали. На меня тревожно смотрело три пары глаз. Пришлось отогнать от себя магию большой поэзии и эпической мощи Уитмена.

    -  Что с тобой? - участливо спросила Прасковья. - У тебя такое странное лицо!

    -  Вспомнил кое-что, жаль, вам этого не понять…

    -  Почему? - удивленно спросил Ваня, который недавно научился разбирать буквы и уже считал себя светочем учености.

    -  Потому. Давайте-ка выпьем за космос!

    -  А что это такое? - осмелилась спросить Аксинья.

    -  Космос - это все, - ответил я и обвел поднятой рукой полукрут. - Космос - это звезды.

    Проследив взглядами за моей рукой, все дружно подняли сосуды с напитками. Пить за звезды не отказался никто. И вообще весь вечер в нашей компании царили мир и согласие.

    К десяти вечера почти стемнело. Теперь избу освещала только пара восковых свечей.