Я тянусь к конверту, слеза скатывается по моей щеке. Дерек немного нерешительно отдает письмо мне, ни на секунду не отводя от него взгляда. Письмо, очевидно, имеет для Уэста огромное значение. Я дотрагиваюсь до кровавых отпечатков. Интересно, это кровь Тома или Дерека? Или кого то другого? Я не буду спрашивать. Медленно и осторожно открываю конверт и достаю письмо. Оно было развернуто и сложено тысячу раз, смято и снова разглажено, это две грязные страницы, покрытые плесенью, будто они провели годы близко к телу.

«Томас, моя любовь»

Я срываюсь. Начинаю плакать так сильно, что не вижу ничего вокруг.

– Он... Том держал письмо нераспечатанным всю войну, – проговорил Дерек. – Он не читал его. Говорил, что письмо его хранит. Потом... наш конвой попал в засаду, и его ранили. Талибы взяли нас в плен. Тому пришлось туго. Каким то чудом они не нашли письмо, когда обыскивали нас. Не знаю, почему. Том... я читал ему это письмо по сто раз в день. День за днём, когда он приходил в сознание, я читал ему. Это придавало ему сил. И мне тоже помогало... помогало держаться. После того как он… после смерти Тома это было всё, что у меня осталось. Это письмо и обещание найти тебя. Чтобы рассказать тебе, как сильно он старался, как яростно боролся. Он любил тебя и хотел вернуться домой.

– Дерек... я даже не знаю, как отблагодарить тебя.

Я кладу жетон в конверт с письмом и убираю в задний карман. Смотрю на Уэста и не удерживаюсь от вопроса.

– Как он умер? Я знаю, что не должна... не стоит спрашивать. Но... но я...

Дерек кивает, а я не уверена, с чем именно он согласен.

– Его ранили в бою. В засаде. Ранили в живот. Он держался в течение нескольких недель.

– Он страдал? – глупый, очень глупый вопрос.

Дерек сжимает глаза, его челюсть ходит ходуном, а пальцы сжимаются в кулаки. Он отворачивается.

– Я, он... Чёрт. Чёрт, – он спотыкается о нижнюю ступеньку, выскочив под дождь, опустив голову и сгорбившись. Через минуту он выпрямляется, трёт ладонями глаза. Делает глубокий вдох, поворачивается и возвращается обратно, насквозь промокший. – Извини. Всё было очень плохо, Рейган. Я не знаю, что ещё сказать. Ему было плохо. Я делал всё возможное, но, на самом деле, не было ничего стоящего, что я мог… бы сделать. Я пытался. Он заслужил... это он должен был выжить. Я думаю об этом каждый грёбаный день. Это он должен быть здесь. Не я. Мне так жаль. Так жаль. Это должен быть он, но... но я не смог его спасти.

– Дерек, нет, ты не должен так думать. Я не хотела... прости. Я…

Он качает головой и перебивает меня.

– Я знаю. Я знаю, но не могу не думать об этом. Это правда. Это всё, о чем я могу думать, – он показывает на письмо. – Письмо и жетон у тебя, так что я пойду. Увидимся.

Я спешу к лестнице и хватаю его за руку, останавливая.

– Подожди, как ты сюда добрался?

– Автобусом из Сан Антонио до Прейри Вью.

– Как ты попал сюда от Прейри Вью?

Он упирается каблуком в землю:

– Шёл пешком.

– Это далеко.

Он пожимает плечами:

– Я прошёл ещё больше в полной боевой экипировке. Не беспокойся.

– Куда ты поедешь теперь?

Он ещё раз пожимает плечами:

– Я не знаю. Куда нибудь. Куда угодно. Может быть, в Айову. Меня хотят отправить обратно в медицинский центр на реабилитацию, – он с горечью выплевывает последнее слово. – Но к чёрту это дерьмо. Я пробыл там три месяца. И завязал с этим.

– Ты можешь остаться здесь.

Он качает головой:

– Всё в порядке. Я пойду, – Дерек спускается по ступенькам. – Говорю же, не беспокойся.