Степан посмотрел в чердачное окно — там стоял Егор, он кивнул успокаивающе. Дескать, всё путём же, товарищи!

Заслышав шум работающих двигателей, Котов стал отступать — гибнуть от близкого взрыва он не собирался.

Но и не увидать редкого зрелища тоже было бы непростительно.

Колька-то смылся сразу, ему убийственное действо было ни к чему, а он…

Степан подбежал к двум большим тополям в обхват и скрылся за ними. Ещё немного — и мимо проехал броневик.

«Фиат-Ижора» малость снизил скорость, выезжая на Казанскую, а за ним следом подкатывал легковой «Руссо-Балт», прикрытый сзади ещё одним бронеавтомобилем.

Котов плотно зажал уши, уже во время этого немудрёного движения замечая некие странности.

«Руссо-Балт», словно чуя зреющую смерть под собою, наехал передними колёсами на незримую линию — и тут же дал газу, да так, что покрышки взвизгнули, аж задымились.

Автомобиль буквально прыгнул вперёд, рванулся к Казанской, а броневик, следовавший за ним, наоборот, затормозил.

Что-то разладилось, что-то пошло не так, да только ничего поправить уже было нельзя — Мурлычёв крутанул подрывную машинку…

Переулок вздыбился горбом, разбрасывая булыжник, выворачивая пласты земли, и оглушительный грохот расколол воздух.

Бешеное жёлтое пламя рвануло к небу, поднимая кучу земли, вышибая стёкла в окрестных домах.

Тополя, прикрывавшие Котова, ощутимо качнулись, затрещали, ломаясь, сучья, а потом начался дождь из мёрзлых комков земли и булыжников.

«Руссо-Балт» отнесло по улице и перевернуло, а оба броневика открыли пулемётный огонь по чердаку аптекарского магазина.

Тут же, откуда ни возьмись, появились полицейские и жандармы. Двое провели Спирина, согнутого в три погибели и сипло матерившегося.

А вот и ещё одна парочка потащила Мурлычёва — председатель Донкома обвисал на крепких руках держиморд, закидывая окровавленное лицо.

Котов сглотнул всухую. Их предали!

Всё было зря, зря они не спали всю ночь на Рождество!

Из перевёрнутого «Руссо-Балта» вылез офицер и побрёл, хромая.

К нему тут же бросился жандарм, спрашивая, видимо, не ранен ли. Офицер покачал головой.

Так и машина Корнилова, выходит, была пуста!

Красные подстроили пакость белым, а белые их обыграли…

Ну и зачем было доводить до подрыва? Хотя…

Вот именно! Сейчас же все газеты поднимут крик, требуя наказать «красных извергов»! И будут правы.

Степан усмехнулся — пора дёру давать, изверг…

Под прикрытием тополей, прижимаясь к забору, Котов нащупал две доски, которые он освободил ещё вчера ночью — план отступления надо продумывать заранее.

Мурлычёву он об этом плане, само собой, не докладывал. Зачем?

Спорить с Егором Котов не желал, а уж доказывать авантюрность и непродуманность покушения на Корнилова значило бы вызвать ненужные подозрения в свой адрес.

Если честно, ему просто всё надоело.

Степан пролез по ту сторону забора, пробежал по чьему-то вишнёвому садику, отпер калитку, попадая в соседний переулок.

И затерялся. Скрылся с места преступления.

Котову удалось, где пешочком, где на подводе, добраться до Нахичевана.

Там он решил сесть на поезд до Таганрога, а то и до самой Горловки, нынче оказавшейся в глубоком тылу Белой армии, наступавшей на Харьков.

А дальше будет видно. Перейти линию фронта — не вопрос. Другое дело, как ему потом-то быть.

Больше всего Степану хотелось вернуться в родную деревню, откуда и мать, и отец подались в Москву на заработки.

Котов зажмурился от воспоминаний.

Почудилось даже, что в нос пахнуло запахом растёртого в пальцах листа смородинового, сохнувшего сена, распаренного веника в баньке, хлеба, испечённого на поду русской печи, парного молока…

Господи, да какая классовая борьба, какая дурацкая революция сравнится с этим!

Избёнка их, наверное, сгорела давно или занята кем.